Елизавета Салиас-де-Турнемир - Княжна Дубровина

— Не кричите такъ, ради Создателя, говорилъ онъ съ укоризной, — голова идетъ кругомъ. Посмотрите на что это похоже? Опрокинули стулья — все переломаете, а мнѣ другихъ покупать не начто.

— Это не я, папочка, пищала Лида.

— И не я, и не я, кричали мальчики въ азартѣ, — это Анюта — она какъ побѣжитъ всегда цѣпляется за стулья и опрокидываетъ ихъ.

— Папочка, подступала къ дядѣ Анюта и говорила запальчиво, вся раскраснѣвшаяся отъ волненія, — разбойникъ совсѣмъ ужь догналъ меня, я, чтобы спастись, поневолѣ опрокинула ему стулъ подъ ноги. Страшно, папочка, такъ сердце и стучитъ.

— Дурочка, говорилъ Долинскій, — чего же ты боишься, вѣдь Ваня ловитъ тебя.

— Папочка, да онъ не Ваня, онъ разбойникъ.

— Она такъ боится, говорила Агаша, что ночью кричитъ и бредитъ разбойниками.

— Ну вотъ это ужь никуда не годится, это даже нездорово, сказалъ Долинскій. — Вечеромъ не играйте въ разбойники, прибавилъ онъ.

— Что вы, папочка, какъ это можно, вступалась Анюта съ увлеченіемъ. — Я не хочу играть въ другую игру, я люблю въ разбойники. Хочу всегда играть въ разбойники. Ну хорошо, только не шумите такъ, подумайте и обо мнѣ, у меня дѣлъ множество, а при такомъ шумѣ и гамѣ заниматься нельзя.

И онъ уходилъ въ кабинетъ и плотно притворялъ двери за собою. Дѣти зачастую держали совѣтъ не лучше ли, ради спокойствія папочки, играть въ другія игры, въ свои козыри, въ мельники или въ любопытные, но Анюта протестовала.

— Я хочу въ разбойники, говорила она рѣшительно; воображаемая опасность возбуждала ее и она бросалась какъ дикая кошечка отъ ловившихъ ее братьевъ и забывъ о папочкѣ кричала что есть силы.

— Такъ играть нельзя, говорилъ Митя, — будетъ. Давайте играть въ свои козыри.

— Не хочу! Не хочу, твердила Анюта настойчиво.

— Препротивное это слово и ты постоянно твердишь его, замѣчала Агаша. — Мало ли чего ты не хочешь?

Но унять Анюту было не легко. Она упорно стояла на своемъ; часто споръ оканчивался ссорой и слезами.

И опять появлялся папочка въ дверяхъ кабинета и опять усовѣщевалъ дѣтей, и на жалобы Анюты непремѣнно выговаривалъ старшимъ.

— Она маленькая, меньшая, говорилъ онъ, — уступите ей. Вы видите она плачетъ, стыдно вамъ. Вы должны всегда уступать ей.

— Папочка, да мы ничего. Вѣдь и Лида маленькая, а не плачетъ, говорилъ Митя.

— Лида дѣло другое, отвѣчалъ Долинскій.

— Отчего же другое? возражали дѣти.

Николай Николаевичъ не зналъ что сказать, такъ какъ не хотѣлъ выдать своей тайной мысли. Онъ не желалъ, чтобы дѣти замѣтили малѣйшую разницу между собой и Анютой, и потому не могъ сказать имъ: уступайте потому что она сиротка. А Анюта, которая почти всегда оставалась въ глазахъ папочки правою, съ каждымъ днемъ дѣлалась требовательнѣе и несноснѣе. Она даже привыкла сама говорить о себѣ: я меньшая и требовала уступокъ. Ссоры сдѣлались чаще, особенно мальчики не хотѣли покоряться Анютѣ, и быть-можетъ они не взлюбили бы ее, еслибы не рѣдкая чувствительность ея сердца, еслибы не ея способность привязываться всею душой. Часто послѣ ссоры она робко подходила къ Митѣ, заглядывала ему въ глаза, цѣловала его и случалось, хотя и рѣдко, просила даже прощенія.

— Не сердись, шептала она ему на ухо, — я люблю тебя, Митя, какъ люблю! Я только такъ.

— Ну то-то такъ, говорилъ онъ и мирился съ ней, помня слова папочки, что онъ долженъ во всемъ уступать ей.

Случалось и иное. Анюта разсердившись уходила въ дѣтскую, но заскучавъ тамъ, возвращалась и заставъ дѣтей играющихъ въ свои козыри или въ любопытные, принимала участіе въ игрѣ, хотя сначала надувшись.

— Анюта пришла, говорилъ Ваня. — Я не совѣтую играть въ любопытные.

— Отчего это? спрашивала Анюта обиженно.

— Оттого, что ты будешь любопытствовать всякій разъ, заберешь къ себѣ всю колоду, останешься съ ней и взвоешь.

— Какое милое выраженіе: взвоешь! говорила Анюта.

— Ну, пожалуста, у насъ въ гимназіи все такъ говорятъ.

— А папочка не любитъ, замѣтила Агаша.

— Ну хорошо, словомъ, Анюта опять… совсѣмъ не знаю какъ сказать чтобъ угодить чопорной Агашѣ, зареветь что ли?

— Я совсѣмъ не плакса, возражала оскорбленная Анюта, а конечно досадно сидѣть всякій разъ любопытною съ цѣлою колодой картъ предъ собою.

— А ты зачѣмъ любопытствуешь?

— Хочется, такъ хочется, не могу удержаться.

— Ну коли хочется, такъ по дѣломъ и остаешься со всею колодой предъ собою.

— А я хочу любопытствовать и не оставаться.

— Ну это совсѣмъ ужь нельзя.