Елизавета Салиас-де-Турнемир: Княжна Дубровина

— Берегите ее, доставьте ее здоровою, сказалъ ему полковникъ.

Когда Анюта увидѣла себя на рукахъ едва знакомаго ей офицера, когда онъ понесъ ее изъ дверей гостиной, она поняла и вдругъ пронзительно закричала и отчаянно забилась въ рукахъ его. Володя бросился, схватилъ адъютанта за полы сюртука и также отчаянно закричалъ: не надо! не надо!

— Мамочка, мама, кричала Анюта, папочка, не отдавай меня. Мамочка! мама! Не хочу! не хочу!

Но крѣпко державшій ее въ рукахъ адъютантъ вынесъ ее изъ дому, посадилъ въ коляску, и самъ сѣлъ подлѣ нея вмѣстѣ съ нянькой.

Долго билась, рыдала, кричала Анюта и посреди ея рыданій все слышались слова:

— Мамочка! Мама! Не хочу! не хочу!

Наконецъ она выбилась изъ силъ и заснула. II на другой день проснулась она съ тѣмъ же плачемъ и крикомъ; все звала она мамочку и кричала: не хочу!

Дорога изъ Тифлиса до Кисловодска не легкая и не короткая. Она утомила Анюту и она успокоилась — уже не плакала, но сидѣла молча, не по лѣтамъ печальная.

Адъютантъ благополучно доставилъ ее въ квартиру княгини Бѣлорѣцкой. Это была женщина еще не старая, около тридцати пяти лѣтъ, высокая, статная, красивая, и съ ней двѣ дочери, одна ровесница Анюты, другая годомъ старше. Княгиня приняла Анюту ласково и позвала дочерей.

— Анюта поѣдетъ съ нами въ Москву, сказала она, полюбите ее.

Но при этихъ словахъ Анюта, глядѣвшая дикимъ волченкомъ, вдругъ встрепенулась, задрожала и опять закричала:

— Не хочу! не хочу! Хочу къ мамочкѣ.

— Ты ѣдишь къ другой мамочкѣ, къ своей настоящей мамочкѣ, сказала княгиня лаская Анюту.

— Не хочу другой, съ крикомъ повторяла Анюта.

— О дитя мое милое, сказала печально княгиня, — мало ли мы чего не хочемъ, но должны покориться. Тебѣ пришлось испытать все это слишкомъ рано. Бѣдная дѣвочка, бѣдная сиротка!

Анюту отнесли всю въ слезахъ, рыдающую и повторяющую «не хочу!» въ дѣтскую. Тамъ двѣ няньки и обѣ княжны старались развлечь ее и успокоить, но напрасно показывали они ей прелестныя игрушки, хорошенькія картинки, Анюта не хотѣла глядѣть на нихъ, горько плакала и твердила:

— Мамочка! мамочка! Не хочу! не хочу!

Однако черезъ нѣсколько дней она мало-по-малу успокоилась и прельстилась игрушкой — птичкой, съ блестящими перьями, которую няня заводила и она припрыгивая неслась по комнатѣ. Анюта, не видавшая никогда затѣйливыхъ игрушекъ, смотрѣла на нее съ восторгомъ, и когда она начинала плакать и звать мамочку, няня заводила птичку и пускала ее по комнатѣ. Каждый день просыпаясь Анюта просила и мамочку и птичку.

— Хочу мамочку, говорила она жалостно, — хочу птичку!

И птичку тотчасъ приносили.

Черезъ недѣлю княгиня пустилась въ путь. Въ каретѣ сидѣла Анюта между двумя княжнами и бережно держала на колѣняхъ блестящую разноцвѣтными перьями птичку, но долго не привыкала къ княжнамъ, которыя были дѣвочки милыя и сердечныя. Мать говорила имъ, что онѣ должны заботиться о сироткѣ, одинокой сироткѣ, и онѣ понимали это и любовно смотрѣли на нее, ласково говорили съ ней, дѣлили съ ней лакомства и целовали ее, но Анюта все глядѣла волченкомъ и часто вздыхала. Путешествіе длилось три слишкомъ недѣли. Въ большихъ городахъ княгиня отдыхала и проводила двое и трое сутокъ. Дѣвочекъ посылала гулять. Имъ нравилось ходить по улицамъ и садамъ неизвѣстныхъ имъ городовъ. Онѣ рѣзвились и смѣялись, но Анюта была печальна. Однако мало-по-малу она привыкла и полюбила младшую, княжну Алину, и сама цѣловала ее. Наконецъ пріѣхали они въ Москву и Анюта увидала съ удивленіемъ большой домъ, въ глубинѣ большаго двора, съ большимъ тѣнистымъ садомъ сзади. Въ домѣ стояла раззолоченная мебель, въ золотыхъ рамахъ картины и бѣлыя красивыя статуи, которыхъ по вечерамъ сильно побаивалась Анюта. Двѣ недѣли прожила она у княгини, и уже совсѣмъ привыкла и къ ней, и къ княжнамъ, и къ нянѣ. — Однажды вечеромъ, когда они пили чай, доложили о пріѣздѣ Долинскаго, дяди Анюты. Въ гостиную вошелъ небольшаго роста, сухощавый, бѣлокурый, застѣнчивый и очень моложавый человѣкъ, лѣтъ сорока, съ лицомъ добрымъ и симпатичнымъ. Онъ горячо благодарилъ княгиню и посматривалъ любопытно на трехъ дѣвочекъ пившихъ молоко за чайнымъ столомъ. Самъ онъ былъ въ траурѣ.

— Анюта, поди сюда, сказала княгиня, поцѣлуй дядю. Это твой дядя.

Долинскій, Николай Николаевичъ обнялъ Анюту и поцѣловалъ ее.

— Ждала, не дождалась ее жена моя, сказалъ онъ княгинѣ растроганнымъ голосомъ.

Княгиня взглянула на его траурное платье и поняла.