Спустившись вниз, достала коробку с фотографиями, которую папа хранил в ящике под журнальным столиком, и стала разглядывать мамины снимки. Мне хотелось, чтобы папа и братья рассказали мне что-нибудь новое о ней. То, что никогда не затрагивали прежде. Историю ее жизни. Особенности ее характера. Но они об этом умалчивали, рассказывая всегда одно и то же.
Она была красивой. Мне говорили, я на нее похожа. Да, возможно, лицом я пошла в нее, но фигура у нее была более тонкой и женственной. Даже по фотографиям я могла сказать, что мама была изящной. Может, она смогла бы и меня научить быть изящной. Интересно, разочаровалась бы она, увидев, что ее дочь стала далекой от моды спортсменкой? Или, может, она разочаровалась бы, увидев ту, кем я стала недавно – лгуньей и фальшивкой.
Я убрала фотографии обратно в коробку и отправилась в свою комнату. Поскольку свет в ней был выключен, то, войдя, я сразу заметила свой светящийся мобильник. Пришло сообщение от Брейдена, ну конечно, кто еще мог написать мне в столь поздний час.
Не спишь?
Нет. Сейчас выйду.
– Все в порядке? – спросила я Брейдена, подойдя к забору.
– Да, – помолчав немного, ответил он.
– Брейден. Не ври мне.
Он вздохнул.
– Да все то же. Какой смысл об этом говорить?
– Отец?
– Да.
Я прикусила нижнюю губу, не зная, чем ему помочь.
– Почему бы тебе с ним не поговорить?
– О чем?
– Не знаю. О его поведении с тобой и мамой.
– Это не поможет.
– А ты пробовал?
– Нет. Но мама постоянно пытается с ним поговорить. Результат ты и сама видишь.
– Да уж.
– Эх, – выдохнул он, пожав плечами – это я знала точно, хоть и не могла его увидеть. – Могло быть и хуже. А ты почему до сих пор не спишь? Снова снятся кошмары?
– Да.
– Они становятся хуже?
Да.
– Не знаю.
– Ты говорила, что тебе иногда снится авария. Что происходит в этих снах?
Я вспомнила сон, который снился мне чаще всего.
– Каждый раз разное. В основном я просто вижу аварию мамы. Стекло. Кровь. – И мне больше не хотелось об этом говорить. – Сегодня братья узнали кое-что, что я не хотела, чтобы они знали, и теперь мне нужно рассказать папе то, что я не хотела ему говорить.
– Пожалуйста, говори более неопределенно. Думаю, ты излагаешься донельзя понятно.
– Я работаю моделью для макияжа, – выпалила я, прокашляв слово «моделью», и ему пришлось переспрашивать:
– Моделью?
– В самом широком смысле этого слова.
– И почему ты не можешь рассказать об этом папе?
– Сначала я могла рассказать. Но не стала. А теперь это будет выглядеть так, словно я ему врала. Он удивится, почему я так поступила. Предаст этому слишком большое значение. Решит, что я занимаюсь чем-то безумным.
– А это так? – В ответ я лишь рассмеялась. – Я хочу увидеть.
– Что?
– Тебя в работе.
Я обдумала это. Показаться при полном параде своему ночному Брейдену было бы не так уж и плохо... но... настоящему Брейдену...
– Не думаю, что это хорошая идея, это слишком странно. Когда я этим занимаюсь, то не ощущаю себя самой собой. А глядя на окончательный результат, мне кажется, будто это вовсе не я. Словно анти-Я. Будто у меня две жизни.
– Иногда мне тоже так кажется.
– Серьезно?
– Да, наша жизнь у забора и наша жизнь при свете дня.
– Понимаю, о чем ты.
– Почему мы это делаем? Почему в течение дня притворяемся, будто ночью ничего не происходит? – Должно быть, сегодня наши спины симметрично соприкасались друг с другом через забор, потому что я чувствовала вибрацию его голоса сквозь доску между нами.
Действительно, почему я не могла разговаривать с ним столь же откровенно днем?
– Потому что это вроде сна. Нереально. Мы будто выходим за пределы своих сознаний и можем говорить что хотим, а утром, как и все сны, это медленно исчезает. Словно ты спишь в своей кровати, я в своей, а наши подсознания разговаривают.
– Значит, дневная версия меня тебе не нравится?
– Что? Нет! Конечно нет. Это мой Брейден. И я не хочу его потерять из-за сопливой версии меня.
– В тебе нет ничего сопливого, Чарльз.
– Однако твое подсознание знает, что здесь, ночью, я слабее, потому что ты начал меня так называть.
– Как?
– Чарльз. Так ты меня называл, когда мы были маленькими.
– Нет, вспомни, так я тебя называл, когда мы больше разговаривали. Раньше мы больше общались.
Обычно, когда мы так разговаривали, я могла представить в своей голове выражение лица Брейдена, но не сейчас. Его голос звучал ровно, практически безэмоционально, поэтому я не знала, что он чувствовал по отношению к только что сказанному.
Читать дальше