Аляска Ангелини: Невыносимый

Я ставлю поднос на тумбу и смотрю на его содержимое. Рабы поддерживают во мне жизнь. Дают мне причину продолжать жить. Пришлось усвоить не один жизненный урок, чтобы понять, где мое место, но для всего этого, я отодвинул свои личные мотивы в сторону, и сосредоточился на помощи другим.

Джейми оказался первым. Группа, с которой я в свое время занимался, не принесла никакой помощи. Более того, любопытство найти ответы на вопросы взяло верх, и это стало началом. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что он сломлен. Он не произнес ни слова. Никогда не выказывал желания умереть, как другие. Ему было все равно на истории других членов группы о том, что привело их туда. Джейми не говорил. Он просто слушал. Наблюдал, пока другие плакали и обнимали друг друга. Я уже видел подобное. Это не могло случиться снова.

Однажды, после сеанса с группой, я похитил Джейми и отвез к себе домой. В его кармане я нашел заряженный пистолет с одним патроном. Позже он рассказал мне, что собирался покончить с собой той ночью. Недели, потраченные на восстановление парня, только сломали его окончательно, но при этом изменили оба наших мира — его и мой. Он остался жив, и покинул меня, а я точной знал, что должен делать дальше.

Я никогда не афиширую то, чем занимаюсь. Ходят разные слухи. Но никто не может сказать точно. Знают только рабы и рабыни. Люди приходят сюда за смертью. Они просто не подозревают, что я не позволю им её встретить.

Я отхожу от тумбы, не в силах больше смотреть на все это. Нужно еще столько всего сделать. Рабыня Диана — не просто новая рабыня. По крайней мере, я так думаю.

Они лезли из кожи вон, чтобы убедить ее обратиться ко мне. Должна она это сделать, или нет, не тот вопрос, который я задаю сам себе. Если потребуется, я поступлю точно так же, как поступил с Джейми. Я знаю достаточно, чтобы отчетливо понимать, насколько далеко она готова зайти, чтобы расстаться с этой жизнью. Она так же не хочет моей помощи, учитывая ее попытку самоубийства, как я не готов утверждать, что исцелю ее. Я не уверен. Ребенок и муж — мертвы. Живых родственников нет. Попытка покончить с собой. Сейчас, на ее счету их уже две; вторая произошла совсем недавно. Но она попытается снова. И в этот раз она не оплошает. Я не смогу ей помочь после третьей попытки. Но мне придется, ведь она решится на это. Теперь она знает, кто я. Мы связаны, хоть и только на бумаге. В этот раз я должен искупить вину за то, что сделал в прошлом.

Музыка не прекращается, когда я закрываю дверь, и отправляюсь наверх, в свою спальню, к мониторам. Камеры находятся в каждой комнате дома. Даже в уборных. Когда речь идет о рабах, которые хотят свести счеты с жизнью, такого понятия, как "личное пространство" — не существует. Они искусные. Особенно, когда смерть слишком глубоко вонзила когти в их кожу и души. В доме запрещены любые предметы, которые могут стать средством самоубийства. Нет такого времени, когда я не знаю, что они делают. Изредка я сплю, и если необходимо, то в целях безопасности, есть система тревоги.

Как только я возвращаюсь в комнату, то беру в руки папку с делом Дианы Сакстон. К первой страничке прикреплена ее фотография. Я вытаскиваю снимок, и внимательно рассматриваю. Длинные темные волосы с карамельным оттенком обрамляют круглое лицо. Большие зеленые глаза прищурены — она улыбается. Она не красавица, как сказал бы "Голливуд". Но в ней есть что–то, что заставляет мою кровь забурлить… А такого не случалось уже очень давно… Я редко позволяю себе отвлечься на интим, хотя и не скажу, что совсем отрицаю его. Но секс с рабами — никогда. Это то, во что я не хочу себя втягивать. Я не смогу оставаться таким же отстраненным, каким привык быть.

Полные красные губы, идеальные белые зубы. На ней черно–серебристый свитер и шарф в тон через плечо. Небольшое декольте все же открывает, насколько пышной кажется ее грудь. Мне даже не нужно смотреть дальше. Я и так могу догадаться, что у нее прекрасная фигура. Изгибы в форме песочных часов и красивые бедра. А ее попка…

Я убираю фото, пресекая подобные мысли, и возвращаюсь к бумагам. Психиатрическая больница, в которой она находится сейчас, держит ее на препаратах. Если моя информация верна, она может прекратить принимать их на свое усмотрение. Учитывая, что я сам отказался от препаратов, то нет необходимости заставлять ее продолжать пить таблетки. Но первые 72 часа после окончания приема станут адом. Именно столько времени потребуется, чтобы организм очистил себя от дряни, которой ее пичкают. После этого нужно быть еще более осторожным. Она быстро сломается, и я должен буду находиться рядом, чтобы поймать ее, расшевелить, и снова поставить на ноги. Черт, неправильно. Но я не могу исключить эту часть. Удовлетворение, которое я получаю, возвращая им их силу, имеет две причины. Во–первых, я наслаждаюсь красивым сражением. Во–вторых, это показывает мне, с чем я сталкиваюсь.