Кевин Фонг - Extremes. На пределе

С точки зрения физиологии на войне его организм функционировал лучше, чем когда бы то ни было. Он быстро и без труда справлялся с любыми травмами, болезнями, несчастными случаями и просто повседневными тяготами фронтовой жизни.

Стволовые клетки обеспечивали фантастически быструю регенерацию тканей, иммунная система действовала безотказно, физиологические резервы казались неисчерпаемыми. В те времена Джеймс быстрее бегал, отчаяннее сопротивлялся и дольше выдерживал любые невзгоды, чем в любой другой период жизни. Но ведь второе десятилетие его жизни уже перевалило за вторую половину — еще немного, и он разменяет третий десяток. Процесс старения вот-вот начнет набирать обороты.

Первые перемены были незаметны для молодого рядового, их, пожалуй, удалось бы распознать лишь в лаборатории, проведя сложные исследования. В дальнейшем все станет иначе.

Но, видимо, рядовому Джеймсу Хадсону суждена была долгая жизнь. Он участвовал в кровопролитных битвах при Монсе и Аррасе, побывал в аду на Ипре и сумел уцелеть. Не затронула его и разразившаяся после Первой мировой пандемия испанки — смертельно опасного гриппа, унесшего по всему миру сто миллионов жизней.

В дальнейшем Джеймс столь же успешно бросал вызов статистике и неутешительным прогнозам — он успел пожить в трех разных странах и увидеть, как поразительно, до неузнаваемости, меняется мир. А в последние свои годы, после ста с лишним лет приключений и риска, он наконец осел в госпитале Маунт-Вернон под присмотром команды медиков, к которой я как раз тогда и присоединился — в должности ассистента.

***

Когда в середине XIX столетия Маунт-Вернон был только построен, наиболее опасным и трудноизлечимым заболеванием считался туберкулез. Эта болезнь была подробно описана, но понять ее природу пока не удавалось. Врачи могли лишь бессильно наблюдать, как чахнут больные, как стремительно недуг пожирает их легкие, перекидываясь на сердце, кости, мышцы и мозг.

Маунт-Вернон специализировался на лечении туберкулеза. Возведенный на вершине холма, с просторными палатами и открытыми балконами, он являл собой последнее слово викторианской медицинской науки — которая для лечения этой болезни не предлагала ничего, кроме содержания пациентов на свежем воздухе.

На протяжении истории клинику неоднократно перепрофилировали в соответствии с меняющимися потребностями, а медицинская наука тем временем продолжала развиваться, давая отпор болезням и смерти. Во время Первой мировой Маунт-Вернон принимал раненых, а в годы Второй превратился в полноценный многопрофильный военный госпиталь с отделением экстренной помощи. По мере совершенствования системы здравоохранения в Лондоне и его окрестностях госпиталь отказался от отделения экстренной помощи, став центром реабилитации пожилых пациентов и онкологических больных. К моменту моего прибытия клинике было уже больше ста лет, и казалось естественным, что часть этого дряхлеющего здания отведена для ухода за престарелыми.

Я попал сюда после без малого трех лет работы в отделении интенсивной терапии — с бессонными ночами, вызовами, беготней по темным коридорам — и первое время чувствовал себя как в тюрьме. Путаница узких тропинок вела от зданий XIX века к окружающим их более современным корпусам. Казалось, кроме этих корпусов за последние века тут ничего нового не появилось.

Отделение реабилитации для престарелых размещалось в двухэтажном домике из сборных конструкций, который был некогда сооружен как времянка, да таким и остался. Сюда свозили пациентов из крупных больниц общего профиля — чтобы освободить койки для более серьезных случаев. Обязанности медиков на этом важном — но фактически совершенно заброшенном — участке национальной системы здравоохранения заключались в том, чтобы как-то поддержать здоровье стариков и чуть-чуть подлечить их — хотя бы до того состояния, которое позволило бы им вернуться домой.

По сравнению с интенсивной терапией ночи были тут тихими и спокойными. Мне это давало шанс подготовиться к надвигающимся аспирантским экзаменам.

До полуночи я обходил отделение, чтобы проверить, все ли в порядке у пациентов, внушавших беспокойство, а иной раз, если нужно, выписать дополнительное назначение. В пустующей палате меня ждала койка с подушками в пластиковых чехлах на случай, если удастся покемарить до утра.

Поначалу я вообще чувствовал себя здесь как-то странно. Будучи еще и физиком, я всегда искал способ обобщить проблему, описать коротким уравнением, свести к алгоритму, к некой системе или физиологическому принципу. Здесь же всё плохо поддавалось формализации — потому что, как я быстро понял, дело не сводилось к быстрому и однозначному решению медицинских проблем, связанных с преклонным возрастом.