Николай Фокин - М Ы Р О Д И Л И СЬ И Ж И Л И Н А У Р А Л Е – Р Е К Е ...

сразу свалились в сильном жару: «Простыли, все время кашляли, хрипели,

голова болела... И какой-то тяжелой стала». Владелец хутора Касьян

побоялся оставлять в своем доме больных беглецов («вдруг красные

придут»), но через неделю, когда казаки пришли в себя («оклемались»),

согласился с их просьбой о помощи: братья «подарили» ему лошадь. Через

несколько месяцев пришлось отдать и вторую. Болели долго, почти

полгода. Решили не идти на юг, а возвращаться домой, но боялись

встретить в степи красных.. Ради куска хлеба и блюда “хлебова” работали

на хозяина хутора. Рубили, пилили, косили, строили, т. е. занимались

привычным для них делом до начала следующей весны.

Дед был явно недоволен «самовольством» сынов («вам бы только

разбазаривать дом»), хотя понимал, что другого выхода у них не могло

быть: «Да, испортился казак.. Испоганился...Раньше как? За друзей своих,

земляков то есть, все отдавал. А теперь? Не хочет просто помочь. О своей

шкуре и выгоде только и думает».

Служба братьев в казачьей армии и их бегство на юг остались

неизвестны новым властям, и поэтому они не преследовали своих бывших

«врагов» . Сами же уральцы предпочитали молчать, когда речь заходила о

гражданской войне. Они старались забыть то страшное время. Да и зачем

вспоминать безрадостное прошлое? Кто из детей и внуков мог бы понять

трагизм давней жизни с ее тяжелыми для души вопросами?

17

После «освобождения» Уральска некогда хорошо налаженное

хозяйство деда оказалось полностью разрушенным. Во дворе остался

пяток-другой кур и корова (но и ее скоро «уведут»). Лошадей не было, а

без них ничего серьезного и нужного не сделаешь.

Выходить и выезжать из города после его «освобождения» власти не

разрешали. Как и ходить по улицам в ночное время: везде дежурили

патрули, они требовали «предъявить документ» (но его имели лишь

некоторые жители). В домах по-прежнему проводились обыски, отдельных

горожан арестовывали. Жизнь стала окончательно запутанной,

непредсказуемой и – голодной.

В местной газете по-прежнему, как в дни обороны города печатались

грозные приказы ревкома. Новая власть не доверяла казакам. Даже тем, кто

добровольно сдался в плен и заявил о признании Советской власти на

войсковой земле. Им не разрешили возвращаться домой. Ревком отправлял

64

«добровольцев» в лагерь, находившийся в центре города. Большую группу

пленных казаков без следствия и суда, по «общему списку» расстреляли на

крутом берегу Урала, в Ханской роще, выполняя требование одной из

секретных директив ЦК партии (от 25 января 1919 г., за подписью Я.

Свердлова): «... произвести беспощадный массовый террор ко всем

казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе

с Советской властью.»

«Защитники революционных завоеваний» своей жестокостью

стремились посеять страх среди уральцев, но добились противоположного:

ненависть к «комиссарам в кожаных куртках» усилилась, и казаки,

кажется, окончательно потеряли веру в «добрые» и «справедливые»

обещания новой власти.

Семья деда, как и многие другие, лишилась всех источников

благополучной, обеспеченной жизни: красные защитники Уральска отняли

у горожан якобы ненужные им скот и птицу, продукты и корма. В доме

царила растерянность, рожденная чувством бессилия перед неизвестным

будущим. Каждый новый день начинался с поисков ответов на одни и те

же вопросы: от « Что в городе ? Все ли живы ?» до «Что будем есть ?

Можно ли выйти на улицу, чтоб поискать хлеба или рыбы ? Но где теперь

их найдешь?». Выручали смекалка и хитрость деда и поддержка

родственников и приятелей, которые сумели кое-что припрятать в своих

тайных погребах и дальних базах.

Непонятная обстановка в городе тяжело влияла на настроение и

поведение возвратившихся сынов. Каждый пытался найти, но не находил

свое дело.. Общая, серьезная работа, которая раньше объединяла всех в

дружную семью, не находилась. У старших братьев крепло желание

отделиться. Теснота, ставшая невыносимой после женитьбы Ивана и

Поликарпа, раздражала младших и невольно рождала тяжелые,

бессмысленные споры и ссоры между всеми. Никто не знал, что можно

ждать через день-два. Неопределенное будущее рождало чувство

беспокойства и страха в душах обитателей дома на Сызранской улице.

Кажется, только мои будущие родители вели себя спокойнее, чем другие