Николай Фокин - М Ы Р О Д И Л И СЬ И Ж И Л И Н А У Р А Л Е – Р Е К Е ...

именно этот историко - литературный курс. Но он постоянно мне не

“доставался”, поскольку рядом со мной работали опытные преподаватели,

много лет “читающие” этот курс и успешно занимающиеся научной

работой...

Пять лет мне пришлось знакомить первокурсников с фольклором и

древней русской литературой. Кажется, я уже уверенно разбирался в их

сложных проблемах, свободно и профессионально проводил занятия в

студенческой аудитории. Почувствовал себя среди коллег достаточно

уверенно и спокойно. Надеялся, что со временем более глубоко и детально

разберусь в конкретных художественных и методических “загадках” моих

учебных “предметов”... Но неожиданно все мои планы и надежды

рухнули.. .Из Алма - Аты возвратился аспирант - ученик Е. Е.

Соллертинского, занимающийся изучением фольклора как профессионал,

и заведующий кафедрой решил передать ему м о и курсы. Мне же было

предложено заниматься новым учебным курсом - литературой 18-го века (

М. Ломоносов, Г. Державин, Д. Фонвизин, А. Радищев и др.), которая меня

совершенно не интересовала: казалась слишком рассудочной, холодной,

лишенной (может, за исключением Д. Фонвизина) эмоционального

начала...

Я обратился к заведующему с просьбой доверить мне преподавание

других литературных “курсов”, более разнообразных и богатых по своей

основной проблематике и художественным решениям, чем 18-й век...

Такой мне виделась литература 20-го века, - как предреволюционная, так и

советская. Я получил эти курсы, но не сразу и не так просто и спокойно,

как хотел: после долгих, горячих споров и неприятных, “жестких”

разговоров и объяснений - на заседаниях кафедры и совещаниях в

деканате..

К сожалению, в первые годы работы в институте мне нередко

отводилась роль “добросовестного крайнего”, “старательного мальчика для

битья” или для “решения острых и трудных профессиональных задач”. Я,

362

как правило, был нужен заведующему кафедрой тогда, когда возникали

“сложные учебные проблемы” в виде новых историко - литературных или

теоретических курсов, неожиданно появлявшихся в вузовской программе.

Так, никто из опытных преподавателей не согласился читать лекции по

теории литературы. Их “доверили” мне. Так же, как и новый, совсем “не

разработанный” (говорилось на заседании кафедры) “специальный курс”

по современной ( 50 -х - 60-х г. г.) советской литературе...

Наверное, такое отношение ко мне можно объяснить довольно просто:

я более пяти лет рассматривался как самый молодой член кафедрального

коллектива ( и был таким), недавно возвратившийся из “второй” столицы,

где слушал лекции известных ученых и познакомился с новыми идеями и

работами в области литературы...Поэтому мне должно было легче, чем

моим старшим коллегам, понять современные профессиональные

проблемы... Так ли было на самом деле, - не знаю. Но помнится, что

приходилось напряженно работать и думать над каждой новой лекцией,

разыскивать и критически оценивать разнообразные статьи и

монографии.. Впрочем, я не имел привычки “радовать” моих коллег

жалобами на трудности, возникавшие во время любой работы.. Обязан был

сам успешно справиться с ними... И подготовить ряд лекций, содержание

которых отвечало бы требованиям современной науки..

Должен не без сожаления отметить, что после успешной защиты

диссертации я стал привлекать к себе пристальный, не всегда

положительный интерес ряда преподавателей института. Я не жалуюсь на

свое сложное и трудное положение в первые годы работы, но и не могу

забыть той атмосферы откровенной зависти и злой, несправедливой

“критики”, которая сложилась вокруг меня. Некоторые преподаватели ( в

основном - историки) не могли “простить” мне слишком ранней (по их

мнению) кандидатской степени и должности старшего преподавателя:

“Подумаешь, ученый!.. И высокое положение на кафедре занял слишком

быстро...Просто выскочка...Кто - то, конечно, помог... Не зря же после

окончания института несколько раз ездил в Ленинград.. И там, и здесь у

него своя рука...” И старательно искали эту “руку”, но, не найдя ее,

обижались... на меня: видно, я слишком тщательно “спрятал концы в

воду...”

Через несколько лет, в конце пятидесятых, институтские “зубры”

сказали мне свое “приветливое “ и “доброе” слово: на заседании Ученого

Совета радостно “прокатили” мою кандидатуру, когда я обратился в