Алёнка - Ryzhaya lyubi menya vo lzhi chast 2

Волосы у сестры сальные и тусклые, и слишком короткие, чтобы собрать их в хвост, поэтому пряди волос облепляют ее лицо. Я протягиваю руку и убираю их ей за уши. Ненавижу это. Ненавижу это место и ненавижу то, что моя сестра находится здесь. И себя ненавижу за то, что не приезжала раньше. Ей не место здесь. И я принимаю решение прямо здесь и сейчас.

— Сэм, — говорю я и встаю, — Я хочу забрать ее домой... к себе домой. Я найму кого-нибудь, чтобы приходили и помогали.

— Окей, — отвечает он. — Ты решаешь этот вопрос со мной или... — он качает головой, и мне хочется стукнуть его десятый раз за сегодня.

— Я просто говорю тебе, идиот.

Он ухмыляется.

— Кортни, я собираюсь забрать тебя домой. Просто мне нужно пару дней, хорошо... чтобы все подготовить.

Я легонько касаюсь ее лица. Красивая энергичная Кортни, я вижу ее черты в этом человеке, высокий лоб, нос с горбинкой, но в глазах пустота. Я обнимаю ее за шею и целую ее в лоб. Кончиками пальцев ощущаю толстый и твердый шрам. Подавив всхлипывание, я выпрямляюсь. Эстелла цепляется за мою блузку, кулачками крепко сжимая ткань. Я выхожу, не оглядываясь, в стуке моих каблуков слышится новая цель.

Сэм и Эстелла ждут, пока я разговариваю с директором этого заведения. Когда мы уходим, в руках у меня стопка рекламных брошюр по уходу на дому.

Мы возвращаемся в машину, и только тогда Сэм впервые после выхода из палаты Кортни подает голос.

— Значит... Джоанна?

— Заткнись, Сэм.

— Это вполне уместный вопрос, ваша светлость. Если ты не скажешь мне, почему ненавидишь свое имя, впредь я буду называть тебя только Джоанной.

Я вздыхаю. Что можно рассказать ему? Калеб единственный, кто знает правду. Какого черта? Теперь уже и не знаю, почему это было такой огромной тайной. Отца больше нет, его империя рухнула, а моя мать — алкоголичка. Поооочему бы не открыть правду и няньке?

— Меня удочерили. Никто не знает. Это была огромная тайна, — я качаю головой, кривя губы, как будто это все ничего не значит для меня. Сэм громко присвистывает.

— Так что, я родилась в Киеве. Моя родная мать работала в борделе — бла-бла.

— Бла. Бла, — повторяет Сэм. — Кажется, здесь кроется нечто большее, чем бла-бла.

Я бросаю на него суровый взгляд, а затем продолжаю.

— Моя родная мать не хотела отдавать меня. Она была молода. Ей тогда было шестнадцать. Когда она была маленькая, ее мать читала ей американскую книгу, которая называлась «Сказки Джоанны». Она согласилась отдать меня, только при условии, что мои родители назовут меня Джоанной. Они так сильно хотели ребенка, что согласились на это условие.

— Ну, в некотором роде это же здорово, — высказывается Сэм. — Как будто она подарила тебе частичку себя.

Я фыркаю.

— Ага, так вот... только когда мне исполнилось восемь, родители рассказали мне, что они меня удочерили. Представь себе, насколько я была шокирована. Они усадили меня на стул в столовой для официальных приемов — только крошечная маленькая я и они — в этой грандиозной комнате. Я так боялась, что что-то натворила, что все время дрожала. Как только я узнала о происхождении своего имени, я больше не хотела, чтобы меня так звали.

Сэм тянется и утешающе сжимает мое плечо.

— Боже, а я-то думал, что мои родители отстой.

Я корчу рожицу.

— Вот поэтому я и пользуюсь вторым именем. Конец.

— Кортни их родная дочь?

Я киваю.

— Что с ней случилось?

— Когда отец умер, она заболела.

Он прерывает меня.

— Заболела?

— Что-то с головой, — объясняю я. — Она всегда такая была. У нее диагностировали биполярное расстройство. Она погружалась в депрессии и от нее месяцами бывало ни слуху, ни духу. Но в тот раз она никому ничего не сказала. А мы все так зациклились на себе, что о ней и не вспоминали. Полагаю, смерть отца и все события, касавшиеся суда надо мной, довели ее до крайности.

— Так значит, она —

Я слишком резко тормозу на светофоре, когда загорается красный и Сэма бросает вперед.

— Она пыталась застрелиться. Пуля задела мозг, но им удалось вовремя спасти ее. Но мозг слишком сильно пострадал.

— Боже, — говорит он. — И сегодня ты навещала ее впервые после...

— После больницы, после того как это все произошло.

Он округляет глаза.

— Не суди меня, — рявкаю я. — Я была беременна. У меня был постельный режим.

— Ты была эгоистичной, самовлюбленной сукой.

Я смотрю на него.

— Мне было страшно.

— Чего ты боялась, Лия? Она же твоя сестра. Боже, поверить не могу, что работаю на тебя. Мне плохо.