User: Sneg i Tuman - Chastnaya zhizn'.docx

На крыше дома напротив мужик в оранжевой фуфайке счищал снег. Марте почему-то подумалось, что он должен жутко материться. Или хотя бы чертыхаться. Крыша была скользкой. Мужику трудно было сохранять равновесие, но он упорно счищал снег, поминутно поскальзываясь и от того нелепо взмахивая руками. Он был, наверное, даже комичен, но Марте смешно не было. Она ему сочувствовала. Как брату.

Она подумала, что слишком болезненно восприняла отмену поездки в Бангкок. Сама даже не поняла почему. Да в общем-то понимать и не хотелось. Она была в Бангкоке раз семь или восемь, наверное, два последних раза – с Мариной. Он ей даже порядком поднадоел, но туда все равно тянуло. В однообразии и узнаваемости была своя прелесть, свое особое таинство. И потом, она на самом деле не все успела показать Марине, за те два раза. И когда утром спрашивала, то скорее лукавила, надеясь именно на тот ответ, который получила. Она все уже давным-давно придумала, чуть ли не год назад. На этот раз их ждали желтые лодки плавучего рынка, каналы с мутной водой густого болотного цвета, красные камни развалин Аю-Таи… И еще возможность четверо суток быть вместе, рядом, двадцать четыре часа, только вдвоем.

Марта горько усмехнулась. В памяти всплыло почему-то ситечко, которое приносили вместе с чаем за завтраком в отеле, в котором они останавливались оба раза и про который она утром с удовольствием сказала «как обычно». Такое изящное мельхиоровое ситечко на витой ручке с вертящимся поддончиком-тарелочкой. Чай из чайника наливали через это ситечко, и он стекал в чашку по тарелочке через носик, чуть охлаждаясь. На случай, если вы не любите кипяток. Но ручку можно было и повернуть, и тогда поддон вставал вертикально. И чай из ситечка лился прямо в чашку. Для тех, кто любит погорячее. Исключительное приспособление. Больше они такого нигде не видели.

Тогда Марина в первый раз почувствовала себя неуверенно в присутствии Марты. Со всем справлялась, все было знакомо, все знала, мгновенно ориентировалась, ничто не могло ее смутить, а вот ситечко озадачило. Она вертела его в руках и несколько секунд не могла с ним справиться. Марта с любопытством наблюдала за этим новым, незнакомым ей выражением лица Марины, за каким-то детским поворотом головы, за неловкими движениями тонких пальцев, за напрягшимися вдруг руками.

Они были знакомы всего около двух месяцев, и толком не знали друг друга. Марина порой казалась Марте слишком уж уверенной в себе, слишком властной, излишне жесткой и непререкаемой. Помня о собственной постоянной рефлексии, Марта боялась этого в Марине. Ей казалось, что Марина все время судит, оценивает ее, что нужно чему-то соответствовать, выдерживать какой-то экзамен. Роль бестолкового и неловкого студента при исключительно правильном и грамотном экзаменаторе ее категорически не устраивала, но изменить она ничего не могла. И относилась к Марине настороженно, хотя и тщательно это скрывала.

А тут вдруг увидела обычную нормальную женщину, которая столкнулась пусть и с маленькой, но проблемой. И вот не знает, как ее решить. И готова спросить: «Ну, и как этим пользоваться?»

Марина тогда действительно спросила именно так:

-- Ну, и как это?.. Как этим пользуются?

Много слов уже было сказано, много жестов совершено. Но почему-то именно в тот момент Марта вдруг поняла, почувствовала, что человек, сидящий напротив, по-настоящему ей дорог. И перестала бояться и пытаться соответствовать.

...Скрипнула дверь. Марта оглянулась. В дверях стояла Василиса с радиотрубкой в руке. Ладошкой она прикрывала микрофон. Лицо ее было бесстрастно, но в глазах читалось смущение.

-- Ковальская спрашивает, не согласитесь ли вы поужинать с ней сегодня в семь.

Марта молчала.

Василиса добавила:

-- В «Якоре».

Марта сняла ноги с подоконника, выпрямилась в кресле. Внимательно посмотрела в лицо Василисе, потом на трубку в ее руках, на побелевшие пальцы, которыми она зажимала микрофон, чтобы там, на другом конце провода не было ничего слышно. Включить Марине музыку она не посмела.

Вася работала у Марты четвертый год. Ее взяли просто так, не потому что она была нужна, а про запас. Но «запас» оказался крайне удачным. Василиса никогда ни о чем не спрашивала, но всегда все знала. Знала с кем соединять, а с кем нет, знала, когда нужно нести чай, а когда кофе, и когда пора посылать шофера за очередным блоком сигарет. Она знала, когда нужно войти в кабинет, чтобы занести, например, бумаги на подпись и перебить затянувшийся визит, знала, кого не следует впускать к Марте. И вообще ставила диагноз Мартиному настроению иногда даже лучше, чем сама Марта. Во всяком случае, у Марты сложилось именно такое впечатление.