Улучив минутку, когда они остались на кухне одни, она даже спросила у Марты, может ли Марина вообще говорить громко, и была крайне удивлена, когда та заявила:
-- Да ты чего, мать? Знаешь, как она орет, если что не по ней!
-- А так не скажешь, -- с явным сомнением ответила Алена.
Марта усмехнулась и пояснила:
-- Это у нас выдержка такая. Железобетонная Ты ж понимаешь, технарь, инженер и все такое. К тому же и руководитель большой. Бизнес вумен, а не хухры-мухры. Она на работе, когда злится, на подчиненных не кричит, а шипит. И они от этого шипения в обморок падают. А на самом деле с эмоциями там все в порядке.
-- Ну, тебе виднее, -- ответила Алена, но лишь для того, чтобы прекратить разговор. Марта ее совсем не убедила, а продолжать обсуждать Марину было неловко.
Марта словно утешала:
-- Ты подожди, не торопись. Вот познакомитесь поближе, и ты увидишь ее настоящую.
Но Алена не была уверена в том, что хочет знакомиться поближе с этой непонятной Мариной, равно как и выяснять, какая именно она на самом деле настоящая. Но не зависимо от ее желания или нежелания, случай представился буквально через неделю. И она, как и было обещано, действительно увидела настоящую Марину. И услышала.
…Марта ввалилась к ним неожиданно, без звонка, чего за ней не водилось. Алена жарила оладьи, когда раздался звонок в дверь. Кирилл удивленно посмотрел на жену, та пожала плечами, и он пошел открывать. Через секунду он вернулся и, страшно тараща глаза, прошептал:
-- Бросай давай к черту свои оладьи…
Алена даже спрашивать не стала, кто пришел, выскочила в коридор и увидела Марту, взъерошенную, вымокшую, с бледным застывшим лицом. На ней не было ни шубы, ни пальто. Лишь промокший насквозь пиджак.
-- Случилось что-то? Почему ты не на машине? – встревожилась Алена не на шутку, - Мокрая вся…
Но Марта не ответила, лишь спросила в свою очередь:
-- Давайте выпьем?
Алена ограничилась кивком и вопросом:
-- Есть будешь?
-- Не хочу, -- коротко ответила Марта, снимая мокрый пиджак.
-- Может сначала в душ? Вымокла ведь… Простудишься.
-- На кой черт душ? Водки! – высунул голову из кухни Кирилл.
Марта достала из кармана пиджака плоскую бутылку «Смирновской».
-- Вот это дело! – одобрил Кирилл и полез в холодильник за закуской.
Он нарезал дольками пару маринованных огурцов, почистил чеснок, разлил водку по стопкам. Но Марта сама достала из буфета стакан, налила в него водки до краев и не дожидаясь никого, не просто выпила, а опрокинула в себя залпом. Кирилл и Алена молча наблюдали за ней. Марта молчала. Водка проступила ярким нездоровым румянцем на ее бледных щеках.
Алена также молча поставила перед ней тарелку, положила пару оладий, приказала:
-- Ешь.
Марта покорно взяла вилку, ковыряла поджаристый оладушек, но не ела, смотрела, понурившись, в тарелку, по-прежнему ничего не говорила. Кирилл тоже молчал, не балагурил. Смотрел тревожно то на Марту, то на жену.
Алена дожарила оладьи, сгрузила грязную посуду в раковину, но мыть не стала. Встала у окна, опершись на подоконник, смотрела в окно.
К подъезду подкатила большая синяя «ауди». В свете уличного фонаря было видно, как из машины выскочил водитель и метнулся к задней дверце, открыл ее, подал кому-то руку.
Алена отвернулась от окна.
-- Марина приехала.
Марта не шелохнулась.
И двух минут не прошло, как раздался какой-то уж очень требовательный и длинный звонок. Алена глубоко вздохнула и пошла открывать.
Марина не была ни красивой, ни симпатичной. В прошлый раз Алена подумала, что на чей-нибудь предвзятый и слишком придирчивый взгляд ее можно даже счесть откровенно некрасивой. Но тогда еще заметила, что ухоженность, дорогие шмотки и обаяние скрывали недостатки внешности, придавали ей особый шарм. К тому же Марина была стройной, и даже какой-то изысканно тонкой, а недостаток роста с успехом компенсировала высоченными каблуками.
Но на этот раз все было иначе. В бежевых замшевых туфлях, в кремовом кашемировом пальто до пят, в коричневых замшевых перчатках, с длинным шелковым шарфом на шее, с неизменно безупречной прической, с таким же безупречным макияжем, она выглядела по-прежнему холеной, ухоженной и даже шикарной. Если, конечно, не смотреть на лицо.
Сейчас ни дорогая косметика, ни умопомрачительная одежда не скрывали ни ее усталости, ни подавленности, ни растерянности. На холодном, бесстрастном лице совершенно отчетливо читались все сорок с лишним лет прожитой жизни и особенно отчетливо -- последние несколько часов. Алене стало ее мучительно жаль, но от растерянности она просто не знала, что сказать.
Читать дальше