Unknown - i 210de1b8c36208e1

ее. ― Свой деловой к

остюм?

Свои шпильки? ― Р

аскаленное клеймо, к

оторым она обычно о

тмечала свое о

бладание е

го

задницей?

― Да, я кое­что забыла, ― Кинси шагнула ближе и

е

го сердце болезненно с

жалось. Он

никогда не поймет, к

ак кто­то настолько слабый, м

ог б

ыть т

аким подавляющим, в

торгаясь

в его личное пространство. ― Я забыла, насколько мне повезло быть любимой тобой.

На ее лице отражалась такая ранимость, а он так хотел сказать ​

“Спасибо, Господи” ​

, за

то, что привел ее обратно к нему. Но она уже дважды вонзила нож ему в грудь и

потребуется нечто больше, чем блестящие глаза Кинси Тэйлор, чтобы вернуть его.

― Две недели назад ты сбежала, ни слова не сказав о том, что тебя уволили. Неделю

назад, ты утверждала, что не любишь меня. Прости, если я не слишком о

хотно п

риму в

се

это за чистую монету, сладкая.

Уязвимость вытеснилась широко распахнутыми от шока глазами. То, что он причинял

ей боль, убивало Люка, но для него не существовало полумер. Если они собирались это

сделать, то ему нужно было знать, что все это реально.

― Люк, я люблю тебя.

Его сердце бешено забилось. Глупое сердце. Осадив его, Люк нацепил на себя самый

скучающий вид.

― Угу.

Пухлый, податливый ротик Кинси открывался и закрывался в той милой манере, когда

она было на грани бешенства.

― Люк… я… почему ты так говоришь?

― О, я думаю, ты знаешь, пиар­принцесса. Это то, что ты делаешь, верно? Продаешь

идеи, мнения, людей или, по крайней мере, представляешь их в выгодном свете, ― он

прислонился к своему шкафчику и скрестил руки, показывая гораздо большее

спокойствие, чем чувствовал. ― Тебе нужно убедить меня, что это нечто настоящее.

Он не думал, что эти прекрасные глаза могут стать еще больше, но они стали. А затем

вспыхнули от ярости.

Он упоминал, что это оскорбительное выражение чертовски шло ей? Тоже неплохо, потому что собирался еще больше свести ее с ума.

― Используй слова, Кинси.

На мгновение Люк подумал, что зашел слишком далеко. Что линия, которую он

пересек, оказалась позади и все больше отдалялась. Кинси тяжело дышала, ее идеальной

формы грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом.

― Видишь, как я выгляжу, Люк? Это производит на тебя хоть какое­то впечатление?

Когда я осознала свою ошибку, Люк, то даже не потрудилась сменить э

тот наряд, п

отому

что мне надо было успеть в аэропорт на ночной рейс. Я даже не захватила носки! ―

трясущейся рукой она указала на разные шлепанцы. Лак на одном б

ольшом п

альце облез,

милая деталь, которая неимоверно повеселила его.

― Мне пришлось снять их и идти через охрану аэропорта босиком. Одному богу

известно, сколько заболеваний я подцепила! Я выгляжу так, словно продиралась сквозь

изгородь. Похожа на оборванку, беженку без рода и племени, а ты просишь меня

обосновать любовь к тебе.

― И лучше бы тебе постараться.

Она выглядела как раз так, словно хотела постараться. Может быть, подзатыльник или

кулак в пах, чтобы в итоге скрутить его яйца.

Она выглядела так, словно хотела выскочить прямиком за дверь.

*** До этого момента Кинси не осознавала, как глубоко ранила Люка. Так или иначе, она

ожидала, что самого факта ее присутствия и того сообщения, которое он нес, будет

достаточно, чтобы Люк понял, почему она здесь. Что она не может вздохнуть полной

грудью без него. Но, очевидно, долгая работа с эгоцентричными политиками наделила е

е

некоторым высокомерием, а Люк отказывался играть свою роль в этом большом финале.

Он правильно осторожничал. Его уже предала одна женщина, отвергла другая.

Требовать, чтобы он ворвался в горящее здание и снова рискнул, что его сердце сгорит, было чересчур.