Unknown - 96cd606079b246bf94a2f1c2d86447e4

— А может, он у неё выпытал, — упрямился Радятко. — Обманом или силой… Не верю я ему!

— Я всё ж таки думаю, что это матушка его послала, — сказал младший брат.

— А я так не думаю, — буркнул Радятко.

Деревья горестно шуршали: «Ну что же ты!» Ветер, отчаявшись достучаться до его сердца, устало заполз в траву и стих. Небо молчало, не давая подсказки, а больше и спросить-то было не у кого. Некому довериться. Дядька Полоз только следил, чтоб они прилежно занимались да вовремя обедали, а всем остальным не было дела до братьев. Не прижились они здесь, равно как и матушка, томившаяся за князем, как вольная певчая птица в клетке. В её рассказы о Белых горах вплетались пряди светлой тоски по этому чудесному краю; впрочем, Радятко всегда слушал их с долей недоверия — а могут ли женщины быть воинами? Это не укладывалось у него в голове, и образ дочерей Лалады вызывал у него постоянное глухое раздражение. Более всего смущало его то обстоятельство, что эти создания обходились без мужчин. О том, как у них рождаются дети, мать в своих рассказах, более всего похожих на выдумки, не распространялась, а Радятко очень занимал этот вопрос. Или она чего-то не договаривала, или эти существа и не женщины вовсе.

Белые горы были шкатулкой со сказками, крышку которой мать приоткрывала только им и их без вести пропавшей сестре Дарёне. Больше никто не имел права перебирать волшебные самоцветы, спрятанные в ней — так полагал Радятко. И вот, нашёлся ещё некто, соприкоснувшийся с этой тайной… Но для этого он должен был знать мать лично. Значит, парень в синей свитке видел её и говорил с ней.

— Ну, что? — волновался тем временем Мал, бродя из стороны в сторону и волоча свой деревянный меч острием по траве. — Сделаем, как он сказал? Братушка, сбежим! Надо бежать, говорю тебе! Незачем ему нас обманывать… Матушка там ждёт нас, я чувствую! Вот только не знаю, разрешат ли нам взять Яра покататься.

— А я вот не знаю, действительно ли матушка нас там ждёт, а не кто-то иной, — угрюмо процедил Радятко, скрещивая руки на груди. — А ежели это западня?

— Не западня, я сердцем чую! — умоляюще сдвинув брови домиком, промолвил Мал.

— Надо не только сердце слушать, — ответил Радятко. — Но и головой думать.

Мягкий и покладистый Мал редко выходил из себя, но тут его ноздри гневно раздулись, а в глазах блеснули слёзы.

— Из-за твоей… головы, — воскликнул он, — мы матушку подведём… И разлучимся с ней! Она нас ждёт, а ты… медлишь! Раздумываешь! В общем, что говорить… Ты — как знаешь, а я сегодня заставлю своего коня сигануть через прясло и поскачу в лес. Яра я тоже уж как-нибудь исхитрюсь и возьму покататься. Всё! Я решил. А ты давай, думай! Пойдёшь со мной — так пойдёшь, а нет — так и оставайся.

Сердито и расстроенно швырнув меч в траву, он зашагал прочь.

— Дурень, — пробурчал ему вслед старший брат.

Жёлтый лист, кружась в тревожном полёте, опустился у его ног. «К весточке», — подумалось мальчику.

Два брата разделились: один хотел сбежать, второй колебался. Но младшему не повезло. Сама природа как будто воспротивилась воплощению его замысла: к вечеру разразилась холодная осенняя гроза, и езду верхом воспитатель решил отменить.

— Да ну, вон какая непогода, — сказал дядька Полоз, щурясь в окно и вскидывая густые чёрные брови при вспышках молний. — Какая езда? Ветрище, дождище… Молоньи так и стреляют, того и гляди в макушку ударят. И собаку в такое ненастье из дома не выгонишь, а я, чай, не собака. Мокнуть не желаю. Застужусь — потом все кости ломить будет. Два дня на печи проваляюсь, не меньше — со спиной-то. Нет уж, пострелята, сидите сегодня дома.

Мал пытался возражать:

— Мужчина непогоды бояться не должен, иначе какой он воин? Дядюшка, ну пусти нас на конюшню!

— Цыц, — зыркнул Полоз угрюмым тёмно-карим глазом. — Мужчина нашёлся… Молоко на губах не обсохло, а туда же — старшим прекословить!.. Да и кони грозы испугаться могут. Понесут — свалитесь, расшибётесь, а мне отвечать.

Буря нещадно трепала деревья, сорванные с ветвей листья кружились в воздухе, как стаи переполошённых птиц; дождь лился на землю, и без того уже раскисшую от влаги, а извилистые молнии пронизывали небо яркими мгновенными трещинами. Мал в отчаянии грыз ноготь, стоя у окна, а Радятко, скрестив руки на груди, прислонился рядом к простенку.

— Не судьба, видимо, — усмехнулся он сквозь прищур.

— Я всё равно пойду на конюшню и вырвусь, — проговорил Мал. Впрочем, твёрдости в его голосе было не слишком много, будто он сам не верил в то, что произнёс.