Unknown - 96cd606079b246bf94a2f1c2d86447e4

«Бабуля сейчас всё время на печке кости греет — старая уж, — пояснила Цветанка. И добавила, понизив голос и для пущего впечатления тараща васильковые глаза: — А раньше она была самой настоящей ведьмой».

Она нырнула за заплатанный полог, потом её золотая головка высунулась обратно, подмигнула:

«Ступай сюда».

За пологом в углу стояла лежанка с соломенным тюфяком и одеялом, сшитым из волчьих шкур, а в противоположном углу — огромный окованный ларь; на стене висели полки, плотно заставленные какими-то глиняными сосудцами разных размеров, горшочками, кувшинами и кувшинчиками, берестяными шкатулочками, туесочками, мешочками…

«Это бабулин ведьминский набор, — с усмешкой сказала Цветанка. — Снадобья всякие. Их лучше не трогать, а то бабуля рассердится — мало не покажется».

В мутное слюдяное оконце с косой решётчатой рамой забарабанил дождь. Цветанка скинула с ног обувь, забралась на волчье одеяло и похлопала по нему рукой, приглашая гостью расположиться рядом. Дарёна примостила домру и дорожный узелок у стены и нерешительно присела. Цветанка, сияя доброжелательным любопытством во взгляде, спросила:

«Как тебя звать-величать? Что-то я тебя раньше не видела среди наших певцов. Давно ты в Гудке?»

Видя в «Зайце» неравнодушного слушателя, Дарёна поведала о своей беде. На протяжении всего рассказа синева глаз Цветанки отражала все чувства Дарёны, как зеркало: грусть, боль, тоску, неуверенность в будущем… А когда наша путешественница с досадой пожаловалась, что на базаре её обворовали, синеглазая девчонка зарумянилась, смущённо опустила взгляд, а потом, вздохнув, достала откуда-то из-под рубахи тот самый украденный кошелёк и бросила на одеяло. Монеты в нём весело звякнули, когда он упал перед своей хозяйкой. Рот у Дарёны так и раскрылся.

«Так ты — воришка?! Ах ты…»

Монет в кошельке звенело ровно пятнадцать — столько же, сколько и было до пропажи.

К своим четырнадцати годам Цветанка была одним из лучших щипачей в городе — за исключительное искусство её уважал даже вор Ярилко с его дружиной. Однако на собственные нужды она оставляла лишь небольшую часть добычи, а всё остальное раздавала нищему, голодному люду и детям. Обчищала она в основном тех, кто позажиточнее, а отнять последний грош у бедняка считала за низость. Бабуля в прежние времена кормилась своим ведовским ремеслом, а теперь стала отходить от дел, и Цветанка взяла на себя обязанности главной добытчицы.

Это позже Цветанка войдёт во вкус к одежде и станет заядлой щеголихой, а пока Дарёна видела перед собой красивого мальчишку-сорванца с совершенно незаметной под свободной рубахой грудью, бесшабашной ясной улыбкой и смелыми искорками в бездонно-синих глазах. И даже не хотелось сердиться за срезанный кошелёк: взгляд Цветанки согрел Дарёну сочувствием и летним васильковым теплом.

«Ну ничего, со мной не пропадёшь, — заверила золотоволосая девчонка, откидывая одеяло из шкур. — Ложись-ка. Притомилась, поди, с дороги-то».

Дарёна действительно смертельно устала: истома и слабость наполняли тело, делая его ленивым и похожим на кисель. Поблагодарив, она улеглась, а Цветанка накинула на неё пахнущее псиной одеяло. Слегка отвернув его край, она осмотрела сбитые в долгом пешем походе ноги Дарёны и принялась с ловкостью хорька рыться на полочках со снадобьями.

«А бабушка не рассердится?» — прошептала Дарёна, тревожно высунув нос из-под пахучей шкуры.

Цветанка только озорно подмигнула: ничего, мол. Деловито заглядывая в сосудцы и коробочки, она нюхала их содержимое, чихала и морщилась, корча смешные рожи. Потом, видимо, нашла то, что искала — круглую баночку с какой-то вонючей мазью. Подцепив на палец немного зеленовато-коричневой гадости, она стала натирать ею натруженные гудящие ноги Дарёны.

«Уйдите, раны-мозоли, уйди, хворь-усталость, — приговаривала она вполголоса. — Пусть Дарёнкины белы ноженьки станут здоровы».

«А ты, часом, не того?.. Не ведьмачишь тоже?» — полюбопытствовала Дарёна.

«И-и! Что ты! — махнула рукой Цветанка. — Бабуля мне своё ремесло передавать не хочет, хоть уж и помирать ей, вестимо, скоро. Так, подслушала кой-чего…»

*

— Ну, что ты, что ты…

На губах Дарёны соль слёз смешалась с терпкой сладостью мёда. Её лесная сказка смотрела с чуть грустной добротой, вытирая пальцами мокрые щёки девушки. Дарёна тихо всхлипывала на плече Млады, оплакивая Цветанку, а черноволосая незнакомка, и таинственная, и до странной дрожи в сердце родная, прижала девушку к своей груди и успокаивающе ворошила её волосы. Потом, приподняв лицо Дарёны за подбородок, она вытерла ей слёзы и мягко коснулась губами обеих щёк.