Unknown - daefac02bad94205b0a922a04d997460

В доме уже висела плетёная из ивняка колыбелька, ожидавшая скорого пополнения в семье, а Любоня становилась всё грустнее. Смилина не могла понять, что печалит супругу: ведь она старалась предугадывать и исполнять все желания своей «звёздочки», как она её называла. Как ни выматывалась она на работе, но все домашние дела, требовавшие сильной руки, она выполняла безупречно, а порой помогала беременной супруге в мелочах: почистить и выпотрошить рыбу, развешать выстиранное, натаскать воды, полить и прополоть грядки (работая со сканью и филигранью, Смилина наловчилась, и теперь от её пальцев не уходил даже самый мелкий сорнячок)… Её слова, обращённые к Любонюшке, всегда были полны нежности и ласки. Она делала всё, чтобы та была счастлива и довольна, но эта грусть в глазах жены озадачивала её.

– Что тебя печалит, милая? – спросила Смилина напрямик. – Чего тебе недостаёт?

– Почему ты никогда не зовёшь меня ладой? – ответила та вопросом на вопрос.

– Звёздочка моя! Горлинка, ягодка, капелька, пушинка, радость моя, счастье моё! – со смехом перечислила Смилина. – Разве тебе мало ласковых слов?

– Но лады среди них нет.

Смилина уткнулась своим лбом в лоб жены, потёрлась носом, чмокнула.

– Лада… ладушка. Ты довольна, родная?

Любоня со вздохом подняла на неё бесконечно печальные глаза. От этой тоски у Смилины заныло в груди, зубастая тревога вгрызалась в сердце.

– Нет, Смилинушка. Есть кое-что, что тебе не под силу.

– Что? – расхохоталась оружейница, шутливо вскакивая и показывая себя во всей красе. – Посмотри на меня! Что МНЕ не под силу?!

– Полюбить меня…

Эти тихие слова выбили у Смилины почву из-под ног. Из неё вдруг словно ушла вся радость, вся уверенность и крепость – душевная и телесная. Несколько мгновений она внутренне барахталась в этой беспомощности, будто брошенный в воду котёнок, а потом опустилась на лавку рядом с женой.

– Не говори так, звёздочка, – хрипло пробормотала она. – Я люблю тебя. Я жизнь отдам за тебя и наше дитятко.

– Я не сомневаюсь, что отдашь, – улыбнулась Любоня с этой непостижимой тоской в медовых яхонтах глаз. – Это в твоём духе – отдавать. Но признайся ежели не мне, так хотя бы себе… Мне никогда не стать твоею ладушкой.

Смилина закрыла ей рот поцелуем. Больше ничего она не могла сделать: в душе всё рушилось, падало, разбивалось. Любоня сникла, посерела лицом.

– Я так устала, – прошелестели её губы.

Она тут же была подхвачена на руки и водворена в постель. Все её слабые попытки трепыхаться в сторону кухни Смилина ласково, но твёрдо пресекала.

– Я обед нынче не приготовила, – всхлипнула Любоня.

– Ну и не надо, я сама сготовлю. – Смилина прильнула к её прохладному лбу крепким поцелуем. – Ты хоть кушала сегодня?

Любоня только неопределённо поморщилась.

– Я всё сделаю, голубка, – заботливо заверила Смилина. – Тебе надо кушать.

Всё разваливалось на части, ускользало в туман. Дом рассыпался по кирпичикам, и она не могла его спасти. До головной боли усталая после долгого рабочего дня в кузне, с гудящими натруженными мышцами, Смилина чистила рыбу и раскатывала поставленное женой тесто. Пирог стоял в печке, а она старалась удержать то, что трещало по швам, но руки дрожали. Её всемогущие, сильные, волшебные пальцы – тряслись.

Тазик с тёплой водой встал перед нею, на плечо легло пахнувшее чистотой полотенце. Мягкие губки прильнули к виску.

– Ты чумазая, Смилинушка… Ты как с работы пришла, так и не умылась.

– Попалась, пташка. – Смилина поймала жену и усадила на колени, как ребёнка, прижала к себе. Погладила круглый живот, замурлыкала на ушко.

Любоня намочила полотенце и сама стала протирать Смилине лицо и голову.

– Не слушай меня, родная, – ворковала она виновато. – Сама не знаю, что на меня нашло.

Беда случилась, когда Смилина была на работе. Примчались соседки и наперебой стали тараторить, что ей лучше сейчас бежать домой, потому что – горе. Они так и говорили, причитая:

– Ох, Смилинушка, горе у тебя, горе…

Горе это закрыло чёрными крыльями небо. Оно протянуло свои щупальца к нежному горлышку Любони и выпило её жизнь. Смилина гладила её покрывшийся мертвенной белизной лоб, поцелуями пыталась уловить дыхание, но не понимала. Не улавливала. Это не укладывалось ни в голове, ни в сердце. Крошечное сморщенное тельце, завёрнутое в пелёнку, лежало на неподвижной груди жены.

– Доченька… Дитятко… Дыши… Кричи! – Обезумевшая Смилина пыталась влить в крошку свет Лалады, но откуда-то взялись железные руки родительницы Вяченеги и оттащили её прочь.