Unknown - daefac02bad94205b0a922a04d997460

Изяслава сражалась в самой гуще боя, под дождём из стрел. Вместо щита Смилина закрыла её своим телом и получила один жаркий укус в плечо – не больнее, чем жалит пчела. Оружейница обломила древко.

– Смилина! – вскричала Изяслава. – Почему ты без кольчуги?

– Я заслужила смерть, – глухо проронила та.

– Ты, верно, с ума сошла, сестрица! – не поверила своим ушам бесстрашная княгиня-воительница. – Ты заслужила всё самое прекрасное в этой жизни!

– Не спрашивай меня. – Смилина получила ещё одну стрелу, но даже не покачнулась: это было не больнее комариного укуса.

– Хорошо, я не буду спрашивать! Я сделаю то, в чём поклялась однажды: стану защищать тебя до последней капли своей крови! – хрипло, низко прорычала Изяслава. – Держись рядом со мной!

Они сражались спина к спине, прикрывая друг друга, но с каждым ударом рука Смилины тяжелела, а со всех сторон её обступали видения – точно назойливые птицы, хлопающие крыльями у её лица. Вот мученически распахнулись глаза Земяты, впитывая серый свет снежных туч, а из её рта с бульканьем лилась кровь; вот Свобода вдруг пробудилась на своём можжевеловом ложе и протянула к Смилине похолодевшие за ночь руки; вот мёртвые глаза Любони, лежавшей с ребёнком на груди, открылись, а с уст сорвался мучительный хрип… От каждого видения Смилина шарахалась с криком боли, но тут же попадала в объятия другого. Когда пелена упала с её глаз, на неё мчался воронецкий воин с обнажённым мечом, но руки оружейницы словно отнялись. Клинок вошёл в её не защищённый белогорской кольчугой живот, а окровавленное острие вышло из спины.

Воин выдернул меч и поднял глаза на эту огромную и непоколебимую, как каменный утёс, женщину-кошку с шрамом на гладкой голове и пропитанной кровью седой косицей. Рано он обрадовался, что сразил её: рука Смилины стиснула его горло и подняла над землёй. Его ноги болтались в воздухе, на губах пузырилась кровь; лицо женщины-кошки оставалось гранитно-серым и неподвижным, а в застывших глазах разверзлась мертвенная бездна. Раздался леденящий душу хруст ломаемых костей и хрящей, и огромная рука разжалась. На снег упало мёртвое тело, а следом за ним рухнула на колени и Смилина.

– Сестрица!

Это Изяслава укрыла её, уже лежащую, своим чёрным плащом. Княгиня склонилась над оружейницей, что-то крича, но та уже не слышала: её уши наполнил сладкий перезвон. Он звал её к светлому чертогу, где её ждала Свобода… «И тебя Лалада любит, и тебя ждёт, но позже. Мы сольёмся в её Свете, снова став частицами её великой души, из которой мы и были рождены для земной жизни».

Но не суждено ей было умереть сейчас: рука Изяславы вливала в рану свет Лалады, который растекался по усталым жилам, устремляясь к измученному, готовому вот-вот остановиться сердцу.

– Нет, сестрица, – расслышала Смилина хриплый шёпот княгини около своего уха. – Я не дам тебе вот так погибнуть. Как же я буду без тебя, а?! Даже не мечтай умереть!

В своём целительском порыве Изяслава была уязвима для врага: на неё, склонившуюся над Смилиной, мог напасть кто угодно. Одна стрела просвистела около уха княгини и вонзилась в снег, а вторая попала ей в незащищённое бедро. Изяслава только рыкнула от боли сквозь сцепленные зубы, но не дрогнула, не пошатнулась, не перестала лечить оружейницу.

– Государыня, – шевельнулись пересохшие губы Смилины. – Моя жизнь так или иначе кончена. Не подвергай из-за неё опасности свою… У тебя супруга. Ты хочешь оставить её, такую юную, вдовой?

– Твоя жизнь продолжается, – целительным теплом коснулся губ оружейницы полушёпот Изяславы, а глаза княгини окутывали её тем глубоким и ласковым взором, каким они всегда обменивались при приветствии. – А коли я не сдержу мою сестринскую клятву, то вся моя дружба и любовь выеденного яйца стоить не будет – одни пустые слова.

А вражеский воин уже занёс над Изяславой меч, пользуясь её уязвимым положением. Удар он нанести не успел: его охватил огонь, выпущенный рукой Смилины. Изяслава бросила быстрый взгляд на бегающего живым светочем врага, возбуждённо хохотнула, блеснув клыками и сверкнув озорными очами, сейчас почти безумными и пьяными от хлещущей со всех сторон кровавой опасности.

– На волосок, сестрица, да?! Ну ничего, ничего. Сейчас мы тебя отправим выздоравливать в более спокойное место.

Она сняла с пояса оправленный в золото и каменья рог и протрубила. Его песня протяжно, тревожно разнеслась над ратным полем стаей белокрылых птиц: «На помощь, на помощь! – звал рог. – Ко мне, ко мне!»