совсем чуть-чуть. Еще пара недель и ребенок будет считаться доношенным. Врачи поговаривают о возможном плановом
кесаревом сечении, дабы не подвергать риску жизнь обоих — и малышки, и мамы.
***
А на тридцать шестой неделе — преждевременная отслойка плаценты и экстренное кесарево сечение. Происходящее
шокирует своей внезапностью. С момента вызова скорой помощи и до того как Раду увозят в операционную, счет идет на
секунды. Гергердта оставляют в послеродовой палате, где он ждет, пока закончится операция. Ждет свою малышку. Если
все будет хорошо…
Артём старается не пускать в свое сознание это короткое, но убийственное «если», за которым скрывается мертвая пустота
и бесконечные минуты между жизнью и смертью. На часы он не смотрит. Не может. Ищет, за что бы зацепиться взглядом, но
никак не находит. Здесь ему холодно. В этих теплых персиковых стенах бездушно и холодно, несмотря на то что палата
больше напоминает жилую комнату. Гарнитурная мебель, яркое постельное белье на кровати, на столе цветы. Комод, в
котором лежат вещи его жены и ребенка. Детская люлька, застеленная розовой пеленкой.
Гера не мечется из угла в угол, он садится на диван, плотно сцепляет пальцы и ни о чем не думает. Он сидит без мыслей,
держась только за ощущение своих крепко сцепленных пальцев. Кажется, если расслабит их хоть чуть-чуть, то и внутренний
замок его расстегнется, выпустив наружу все тщательно сдерживаемые эмоции.
За окном ночь, темнота видится в просвете между вертикальными ламелями. Вокруг очень тихо. Нет… За стенкой
вскрикивает ребенок, и почему-то сердце Гергердта начинает учащенно биться, сумасшедше разгоняя кровь по венам. В
комнате нет часов. Нет ничего такого, что указывало бы на бег времени, кроме ритмичных и тяжелых ударов собственного
сердца, кроме собственного дыхания. С каждым вдохом, что расширяет его легкие, тьма за окном становится все плотнее, а
мир все меньше и теснее, он сжимается до размеров точки, в которую смотрит Гергердт, сидя на диване и крепко сцепив
пальцы...
Тихо открывается дверь, и в палату входит улыбающаяся медсестра. Она держит на руках младенца. Увиденное на момент
оглушает и обездвиживает Гергердта, надо бы вскочить, включиться в разговор, потому что женщина что-то говорит ему, но
ее голос еле-еле пробивается сквозь невидимый стеклянный колпак, и Артём не сразу справляется с собой. Тело как будто
не воспринимает импульсов мозга, но вот еще секунда, и Гера встряхивается, оказываясь на ногах. Он подходит к
пеленальному столику, на который уже уложили малышку, и смотрит на дочь с замеревшим дыханием. Задать каких-то
вопросов он не успевает. Медсестра, наверное, привыкшая ко всему, без слов знает, что ему сказать, и первым делом
сообщает ему о состоянии жены; объясняет, когда он сможет поговорить с ее лечащим врачом, убеждает, что с ней все в
порядке, но до утра она будет находиться в палате интенсивной терапии. Так у них положено.
— …будем знакомиться с малышкой. Как зовут нашу девочку?
— Юлия, — сообщает полное имя.
— Юленька, — медсестра разворачивает пеленку, — ну, красавица, сейчас папа посмотрит на тебя, посчитает твои пальчики
на ручках и на ножках.
Растревоженная кроха начинает плакать, когда оказывается голышом. У Геры стискивает сердце, резкий крик дочери
пронзает его стрелой. Хочется поторопить медсестру, но он глушит в себе это желание, стараясь вникнуть в ее слова.
Женщина рассказывает, как ухаживать за ребенком, о всех гигиенических процедурах и кормлении, показывает, как намазать
кремом все складочки и как надеть подгузник. Говорит, что кожа у маленьких очень тонкая, чувствительная и сухая.
— Сейчас я переодену ее, — говорит она, уверенно натягивая на новорожденную распашонку с закрытыми рукавами,
ползунки и носочки, — а потом вы будете делать все сами. Вы и мамочка. Когда та придет в норму.
— Я боюсь, что я ей что-нибудь сломаю, — признается Гера, испытывая нечто вроде благодарности к этой женщине,
которая взяла на себя роль проводника между ним и его дочерью. Ребенок — родная, но еще далекая для него планета.
Медсестра улыбается:
— Я слышу это почти от каждого папочки. Все говорят одно и то же. Не надо бояться, что сделайте ей больно, держите
ребенка уверенно. Детки все чувствуют. Если будете трястись и бояться, она будет плакать, а ей должно быть уютно и тепло.
— Она вкладывает ребенка ему в руки. — Крепче держите, папочка, крепче. Кроме вас, никто вашу дочь не держит.
Читать дальше