Камиль Зиганшин - Скитники

Добравшись до беспоповского скита, приткнувшегося к подножью высоченного отрога, люди остановились на неделю: чинили одежду, обувь, приводили в порядок снаряжение.

Вместо телег, непригодных для движения по бездорожью горных склонов, соорудили из березовых жердей узкие волокуши и, перегрузив поклажу на них, в сопровождении местного схимника** двинулись к невидемому рубежу, отделяющему Европу от Азии.

Разлом, по которому они поднимались на перевал, клином врезаясь в горы, круто загибался, ветвясь на более тесные и короткие ущелья. Их склоны украшали выветрившиеся живописные руины серых скал. По дну одного из этих ущелий караван и поднимался на водораздел. Почти достигнув перевала, люди к несчастью уперлись в непроходимый для лошадей свежий ветровал из упавших друг на друга в перехлест, стволов. Путникам пришлось вернуться обратно и повторить подъем по соседнему ущелью.

Перевальная седловина оказалась гладкой, словно вылизанной переползавшими через нее облаками. Лишь вокруг разрушенной временем скалы на северном скате обручем лежали обломки угловатых глыб. Полуденное солнце хорошо освещало открывшуюся панораму.

На востоке, вплотную подступая к предгорьям, насколько хватало глаз, волновался зеленокудрый океан, кое-где рассеченный витиеватыми прожилками рек и щедро украшенный перламутровыми блестками больших и малых озер. По изумрудной ряби не спеша плыли тени облаков. Торжественное спокойствие и бескрайность открывшегося простора внушали благоговение. Какое приволье! Сибирь!!! И тянется она сплошняком от Урала до Тихого океана. На южной и северной окраинах сибирская тайга редеет, а средний, весьма кстати широкий пояс в одну-две тысячи верст - это натуральные дебри, заселенные людьми только по берегам великих сибирских рек и, отчасти, по их притокам. Русский люд живет там, отрезанный от всего мира. Лишь одна постоянная ниточка соединяет эти огромные пространства Российской империи с Москвой и Санкт-Петербургом - Сибирский тракт.

Взобравшись на скалу, Никодим сел на обомшелый уступ. Камень был теплым, и путник невольно погладил его шершавый бок ладонью. Душевное волнение, охватившее его, усиливалось. Простиравшиеся дали действовали завораживающе. Никодима переполняло желание воспарить в бесконечную синеву неба, и лететь вслед за плывущими по ветру рваным парусам облаков и бесконечно долго созерцать эти горные вершины, грани отрогов, ущелья с бурливыми ручьями, зеленую равнину, уходящую за горизонт. Ему казалось, что сейчас он различает все запахи земли: бодрящую свежесть ручья, гремящего по дну расщелины, настой трав, цветов, хвои и тончайший, едва уловимый аромат горных вершин. Впервые оказавшись так высоко, Никодим упивался их красотой, словно ключевой водой в жаркий день и как-то сразу, на всю жизнь, страстно полюбил горы - самое потрясающее и величественное творение Создателя.

Обнаружив за скалой крохотное озерко с ледяной водой, братия, посовещавшись, решила остаться ночевать прямо на перевале. Солнце к этому времени уже зависло над самым гребнем отрогов. Уже не лучи, а темно-красные полосы кроваво растекались по склонам хребта. И такая тишина воцарилась в мире, будто не было в округе ни птиц, ни зверей, ни деревьев. Казалось, что слышно, как перешептываются про меж собой горы-великаны.

Возбужденным путникам не спалось. Лежали молча, в ожидании чего-то сверхъестественного: каждый сознавал, что здесь, в поднебесье, он намного ближе к Богу. Но все было, как всегда: высыпали те же звезды с Большой Медведицей во главе, медовая луна, недолго поскитавшись между них, скрылась за горой. Сразу стало темно - хоть выколи глаз, а над головой зажглось узорчатое сито новых звезд.

Под утро край неба на востоке, еще не начав светлеть, стал как бы подмокать кровью, но солнце еще долго не покидало своих невидимых покоев. Наконец проклюнулась пунцовая капля, и от нее брызнули пока не жаркие лучи. Капля на глазах наливалась слепящим свечением и в какое-то неуловимое мгновение она оторвалась от обугленной кромки горизонта и, на ходу раскаляясь до бела, поплыла, пробуждая мир, погруженный в томную, сонную тишину. Только гнусавый крик высоко пролетавшего ворона потревожил царящий в горах покой.

Отстоявшийся и процеженный за ночь густой хвоей воздух стал настолько прозрачным, что утратил вечернюю, густеющую вдали сизую дымчатость, и путникам удалось обозреть восточные земли на много верст далее, чем давеча. Но и там простиралась все та же зеленая равнина без конца и края, без края и конца.