узкой лестнице в хаос, творившийся на кухне.
«Сколько людей было в танцзале? Пятьдесят? Сотня?»
— Марджи? — спросил Орри, держа часть сырой рыбы в своих толстых руках.
Каждый на кухне посмотрел на меня, сотейник застыл посередине в смятении,
режущие ножи, дуршлаги, пропускающие утолщенную крахмалом воду через дырочки.
Я услышала неуклюжие слоновьи шаги Дрю, поднимающегося из погреба.
Загнанная в угол.
«Мой брат — это мой сын».
Я даже не знала от чего я бежала. Я была как паук в банке. Я не могла выбраться
наружу. Не выбраться, даже на восьми ногах, и вновь продолжала скользить по стеклу
обратно.
— Марджи? — позвал Дрю.
Прошла секунда, и ещё одна; каждое чувство, которое, как я предполагала, осталось
в прошлых нескольких десятилетиях, было сброшено на меня. Я чувствовала, как моё
ядро ломается под давлением, как внутренняя часть меня стала больше, чем моя внешняя
сторона, медленно уступавшая дорогу микротрещинам. Я не могла допустить этого здесь.
Не могла сломаться перед смотрящим на меня штатом кухонных работников и Дрю,
поднимающимся по лестнице.
Я выбежала из кухни, следуя карте из своего детства: через утреннюю комнату,
библиотеку, детскую игровую и комнату для завтрака в задней части дома. Я бросилась
вниз по деревянной лестнице к берегу, где я практически развалилась на холодном песке.
Я не чувствовала своих ног и продолжала бежать к стене из звука и воды. За горизонт. В
темноту в предместьях огней цивилизации, где вода сглаживала землю.
Я упала на колени в воду, и пик прилива застыл в моих ушах. Я осталась в воде и
плакала. Я оплакивала то, что я сделала со сладким Дрю. Все поступки, как если бы у
Стрэта не было чувств. Своего сына, которого у меня никогда не было, которому я никогда
не причиню боль, рассказав правду. Моих дезинформирующих родителей, которые
потеряли младенца и взяли моего в свои сердца.
Гребень следующей волны достиг меня, обрызгав с головы до ног. Я не была
достаточно подготовлена к этому. Никто не был. Но я не оплакивала себя. Я оплакивала
всех, кому причинила боль.
Возможно, вода становилась громче, чем я думала, задувая в мои уши так много, что
мои легкие чувствовали боль, а земля закружилась подо мной. Меня затягивало в космос,
в когтистый влажный песок, покрывая грубой солью и пеной. Море зажало в тиски,
выбивая из меня воздух там, где Дрю взял меня на руки.
Он опустил меня на песок, и его голос стал смыслом посреди хаоса океана.
— Марджи?
Он казался серым размытым пятном.
Мои глаза не могли сфокусироваться.
Моя грудь не могла удержать легкие, и я закашлялась.
Втянула воздух.
«Я тонула или кричала так сильно, что не могла дышать?»
Его руки на моих щеках.
— Поговори со мной, — попросил он.
— Мне хочется вырвать своё сердце из груди.
83
Я осознала, что схватила перед своей блузки, как будто я на самом деле хотела
вогнать когти в собственную плоть.
Дрю взял меня за руки, наклоняясь.
— Всё хорошо. Марджи. Ты слышишь меня?
— Да. Прости. Я была так юна. Я поставила тебя в ужасное положение.
— НЕТ. Не смей! Никогда не обвиняй себя. Никогда. Я был тем, кого надо было
обвинить. Я должен был сразу догадаться.
— Я никогда не признавалась, что люблю тебя.
— Как и я.
— Я была напугана.
— Я не хочу, чтобы ты боялась. Никогда больше.
Я потянулась к нему, и он сжал меня в объятьях на берегу. Я была холодной, но такой
не являлась. Мне было больно, но я исцелилась. Я думала, что осталась одна, но нет, не
осталась. Больше нет. Я уткнулась лицом ему в шею и позволила Дрю обнять меня так
сильно, что подумала, что он может раздавить меня.
— Мне так жаль, — сказал он.
В объятьях, я не могла видеть его лицо, но Дрю был так же подавлен, как и я.
— Я не скажу тебе, что знал в ту минуту, когда приеду в ЛА. Я не знал, зачем я
приехал. Я боялся, что ты закроешься. Я боялся, что у меня всё ещё есть чувства к тебе. А
они есть, Марджи. Есть.
Я кивнула.
— Я знаю, что тебя огорошили сегодня вечером.
Я задохнулась от смеха. Мы ослабили наше объятье, чтобы находиться лицом к лицу.
Я стала стряхивать песок с его щёк.
— Огорошена, — сказала я. — Хорошее слово.
— Я понятия не имел. Я хочу, чтобы ты знала. У меня были кусочки, но я не знал
всей загадки.
Я кивнула:
— Никто не поверит правде.
— Что мы должны сделать?
Я знала, что он задавал общий вопрос. Он говорил о нас, о мире, о фирме, о моей
Читать дальше