Геннадий Николаев - Ночные каналы

На моем лице, как в зеркале, отражалось все, что происходило в душе. Мои следователи, видимо, заметили перемену. Не знаю, на что они рассчитывали и что хотели извлечь для себя из этой ситуации, но ясно было, что что-то у них не клеится и вызывать наряд, как они грозились, не торопятся. Они вытащили сигареты и, угостив друг друга, с глубокомысленным видом закурили, Мне, естественно, не предложили, но если б и предложили, я не стал бы брать их вонючие сигареты, хотя курить хотелось страшно. Свои я забыл в куртке в шкафчике раздевалки. Возможно, это был еще один прием — пытка курением...

И вдруг там, где стоял часовой у входа, промелькнуло что-то белое, легкое, как будто, вспорхнув в темноте, пролетела бабочка-капустница. Я затаил дыхание — мираж или человек? Девушка?! Я вскочил, собираясь закричать, позвать девушку, но от часового, пятясь легкими шажками, вышла в коридор Светлана! О, Господи! Я протянул к ней руки, не в силах вымолвить ни слова.

Она подошла поближе, вглядываясь в меня. Лицо ее под белым чепчиком казалось мертвенно-бледным, неподвижным, чужим.

— Света! — вырвалось у меня. И столько, наверное, в голосе было радости, мольбы и надежды, что мои следователи тоже поднялись и уставились на стоящую в нескольких шагах девушку.

— Юра?! — поразилась она.

— Нет, нет, я не Юра, я — Николай, — в смущении и с готовностью на самое искреннее раскаяние сказал я. — Я тебе соврал! Прости! По глупости. По дурости! Я — не Юра!

— Да, да, вижу, что не Юра, действительно, обозналась, — как-то тороп­ливо сказала она и, легко повернувшись, стремительно скрылась за поворотом в нишу часового.

Я рухнул на стул. Мои следователи с мрачным торжеством поглядывали на меня. Теперь-то они не сомневались в том, чтб надо было делать дальше. Они отложили сигареты, дописали что-то в протокол, сунули мне на подпись. Я был в таком смятении, что не глядя подписал их бумажки. Начальник караула зоны «Б» ушел в свой дальний конец коридора, а пришлый, не торопясь, смачно затягиваясь и выпуская дым колечками, прикончил сигарету, затем с видом человека, исполнившего свой долг, аккуратно разложил листки протокола, расписался на каждом, скрепил булавочками и сложил в папку, которую сунул в портфель. Мне показалось, что в портфель он сунул не просто папочку, а всего меня, моего отца и всех моих родственников! И снова стало страшно. Теперь — уже всерьез. Это был уже не мгновенный испуг, а самый настоящий страх, от которого холодеет в животе и отнимаются ноги.

6

В железной клетке «газика», в сопровождении следователя меня доставили в КПЗ и под расписку сдали дежурному лейтенанту. Тут же, без лишних проволочек, отвели в камеру — просторную, на шесть мест, и абсолютно пустую. Я повалился на голые нары, лицом вниз и, похоже, тотчас отключился. Мне снилось, будто за мной гонится танк, лязгает гусеницами, а я, как заяц, петляя, пытаюсь увильнуть от него, но он тоже петляет, в точности повторяя все мои виражи...

Проснулся я от лязга отпираемого засова. Пока очухивался, в камеру кто-то вошел, сел рядом на нары. В сумраке, спросонья мне почудилось, будто это мама. Я застонал от счастья, на глаза навернулись слезы. Я уткнулся в мягкие ласковые ладони, зарылся в них, спрятался. Стало легко и свободно, и совсем не стыдно было слез. Руки бережно держали мое мокрое лицо, гладили по волосам, от них исходило тепло и спокойствие. Они наполняли меня уверен­ностью — не оставят в беде, защитят, отведут все напасти. И правда, я стал успокаиваться.

Сквозь слезы и горечь, все еще терзавшую душу, я вдруг почувствовал запах нашатыря. Так пахнет свежая спецодежда. Во время стирки зачем-то добавляют нашатырный спирт, и потом, хотя и полощут в пяти водах, спец­одежда пахнет нашатырем, особенно свежая, только что из прачечной.

Я поднял голову — рядом со мной сидела Света! Лицо ее было печально, задумчиво. Казалось, она забыла про меня, ушла в свои мысли, а меня гладит машинально, как гладят пригревшегося котенка.

— Света, — прошептал я, и голос мой прервался.

— Пойдем, — сказала она тоже шепотом.

— Куда еще? — невольно вырвалось у меня. Видно, страх еще крепко держал меня.

— Пошли, пошли. — Она поднялась, вытерла ладонью мне глаза, приглади­ла вздыбленные волосы. — Только молчи, ни о чем не спрашивай. Молчи и все. Хорошо?

Мы вышли из камеры. Света вела меня за руку, как ребенка. В помещении дежурного горел свет. Лейтенант играл в шахматы с милиционером, третий, тоже в милицейской форме, наблюдал за игрой. Светлана помахала им рукой — лейтенант, занятый игрой, лишь небрежно кивнул.