Сергей Семанов - Дневник 1982 года

— Назаретский (О. Генисаретский) служит в какой-то социологической конторе по культуре. В Москве 300(!) дискотек, вход по 3 рубля, а там «кок­тейли» в ту же цену, обалдевающая «музыка» и т.п. Администраторы по большей части из них, а обслуживаю­щая шваль — русские. Не попасть, «престижность», рвутся. Внутри есть маленькие зальчики для избранных, один такой называется «Дилижанс» (это в «Минске», где большой зал для простых). Это поветрие пошло по всей Руси, даже в Великом Устюге есть, в глухом вологодском городишке, где давно нет масла, но есть коктейли. И всё — под знаком ЦК ВЛКСМ, зато играют только западные шлягеры, и какие! Кто принимал решение, кто подписывал, согласовывал, предлагал, кто попустительствовал?! Эх, добрать­ся бы, потрясти дурней, какие бы све­дения открылись.

— Шевцов написал 22 июня пись­мо Андропову по поводу Ливана: по­чему молчат наши Эренбурги?.. почему молчит наше телевидение, которое в народе уже называют «тельавивдение»?.. почему мне и моим товарищам Сорокину и Серебрякову не дают возможности выступать против сио­низма?.. почему не проводят митин­гов трудящихся?.. И вот позвонил ему 5 авг[уста] Потёмкин (из культуры) и сообщил, что Андропов письмо полу­чил и благодарит его, а дальше «закрыл письмо», ласково пожурив за преуве­личения. Сам-то Шевцов заметил, что митинги пошли позже. Ну, видимо, не он один писал.

— А уже в начале XXI века станут писать о «круге авторов ЖЗЛ», как пишут ныне о круге авторов «Совре­менника». За 10 лет вышло более 90 книг пятнадцати авторов: Чалмаев, Михайлов, Семанов, Лобанов, Жуков, Лощиц, Селезнёв, Петелин, Тяпкин, Яковлев, Кузьмин, Пигалёв, Агарышев, Кардашов, Чуев. И все (все!) книги имели громкую известность, переиз­давались, имели широкий отклик в пе­чати, вызывали споры и скандалы. Это целая эпоха. А ведь из 15 вывел в план я 14, за Селезнёвым лишь Кузьмин, да и то перешёл к нему по наследству.

— Евсеев: «Будь осторожнее. Будь осторожнее!» — Да я и так ничего не делаю.— «Всё равно будь осторожнее, чтобы тебе камень на голову не сва­лился». Вот провокатор проклятый. Он за день до 6 августа назвал мне ме­сто ссылки Иванова — Рязань. Что ж, с ним обошлись мягко.

— Казимеж: дано указание не упоминать Кащея и его работы. Быв­шего помощника Кащея хотели было направить в «ВИКП», но потом его вдруг взял к себе. Андропов, и тоже в помощники. Поразительно. ЮВ всё же интересный человек, это ясно. Казимеж говорит, что у него плохое здо­ровье. В Краснодаре арестовано 300 чел[овек].

— На московских вокзалах — сон­мища людей; теснота, духота, спят на газетах на грязном полу, множество детей, и грудных — капризничают,плачут бедняжки. И так каждый день и каждый год. И ничего, совсем ничего не делается! А ведь можно же скамей­ки поставить, нары соорудить — мало ли что! И рабочей силы не надо, обра­тись только к томящимся от ожидания людям: подсобите, ребята. Подсобят, и охотно. Но ничего подобного. На­род терпелив и привычен, стёкла на­чальникам не бьёт, а с них высшее ру­ководство не спрашивает. Напротив, спросят, если что-то предпринимать начнут. Проклятое, гнилое брежнев­ское время — эпоха лодырей, воров и предателей! Неужели с ними не покви­тается история?! Ведь поквиталась же со «старыми большевиками» и (менее жестоко, да это и не нужно) с бериев­скими палачами. Нет, не может быть, чтобы они спокойно сдохли на своих воровских усадьбах!

— Снятие Медунова вызвало всплеск разговоров обо мне. РВ тут го­ворит: мне сказали, что дела ваши по­правились. Это почему-то общее мне­ние. Казимеж сказал, что меня снимал Александров. Передают ещё легенды, вроде того, что министр спросил меня после освобождения от должности: СН, за что же вас освободили?.. Эта вспышка разговоров обо мне тоже не очень, дела мои никак не изменятся, а это опять вызовет толки.

— Осипов Валя всё же молодец: вынудил уйти Грибанова, у к[оторо]го сын уехал в Израиль (придрался, что тот полгода не говорил), на пенсию от­правил. А ещё заставил переделать пе­реиздание Гейне и Эренбурга, убрав из них «сионистские» тексты. Право же, он долго не усидит!..

— Вечером в понедельник (2 авгу­ста) мне позвонили, что в партком СП пришло на меня частное определение. Я прочитал: производит по перво­му разу шоковое впечатление, что и произошло. Кочетков: тебя исклю­чат, хорошо, если оставят в Союзе, в нашем парткоме и организации масса евреев, кот[орые] тебя ненавидят, ищи поддержки на самом высоком уровне, добивайся пересмотра дела, съезди к Шолохову. Стаднюк перепуган, ис­пугаются Алексеев и другие, бумага на контроле в орготделе ЦК, в горко­ме прямо требуют твоего исключения из партии и СП. Я успокаивал его, но подействовало мало. Удалось добиться лишь оттяжки и поджидания Ф. Куз­нецова, создадут комиссию парткома с Петелиным во главе, хотя тот и отка­зывается, ему неудобно. Всмотревшись в текст, увидел там массу юридических изъянов, и грубых. Ясно, что бумага готовилась на Лубянке, и именно как политич[еский], а не юридич[еский] документ, а судейские просто подмах­нули: ваше, мол, дело. Подготавливаю протест. В парткоме буду строить свою защиту так: провокация, оговор такого рода — отголосок 37-го года, «Вече» я признаю, но ведь за слушание «го­лосов» не карают, а мне приходится читать всякое (ошибочку я сделал тог­да в Лефортово, надо было ничего не говорить, кому?!). Итак, каяться я не буду, предстоит борьба, они сами меня заставили сделать выбор. Может, и са­моутешение, но им тоже не легко станет меня исключать — скандал возникнет неизбежно, а это. Главное, что я очень нервничаю, ничего не могу с собой поде­лать, хотя страшно много и быстро ра­ботаю. Давление 160/110, это прилично. Да, не дают покоя! Плохая история, что и говорить. Задержат «Бр[усилова]», не переиздадут «Мак[арова]», статейки все остановят, даже на рецензию ниче­го не дадут, побоятся (да и понятно!). Ничего, переживём. 2 % есть, запасы есть, год продержимся, а там.