Сергей Семанов - Дневник 1982 года

— Гул по медуновскому делу раз­растается. Цеков: Фалина отошлют куда-то послом, а 1-м замом вроде бы Игнатенко, но тот из Сочи, а какой-то еврей, его соавтор по фильму о Бреж­неве, уже чего-то ему грозится; в Крас­нодаре уже прошли аресты, а в Сочи какая-то комиссия. Формулировка освобождения тоже очень осторожна, она даёт возможность отсутствующим Роже и Куку проявить заботу о том, куда-нибудь назначить. Размышляя о возможной связи Куку-Медунов, вижу тут большую вероятность: Куку коварный и беспринципный интриган, никакой политич[еской] стратегии у него не было и в помине, на седь­мом десятке вдруг взлетел и, конеч­но, стал опираться на кого угодно, ибо цели примитивные, а принципов никаких. Бровастый любил Серёжу, сл[едователь]но Куку в своих интри­гах мог обресть в нём союзника. Лю­бое обострение борьбы нам полезно.

А всё же неожиданно: я уже уверен был, что Медунов уйдёт только после Рожи. Всё это ЮВ: Цвигун, Цыган, Калеватов и Серёжа его точно, Шибаев тоже, видимо, не без его участия. Он отмежёвывается от русских воров, его же дело — Иноземцев, к[оторы]й явно подбит, это вор «свой». Кто следую­щий? И какой ответ готовит против­ник?

— Горький (Чибиряев): консультант отдела науки по праву весной был в Японии с Шахназаровым, Кудрявце­вым и ещё кем-то, в Шереметьево его задержали, вскрыли ящик с 48 тран­зисторами, он лопотал, что передал ему Аэрофлот; выяснилось, что некий Гинзбург дал ему 1 тыс. долларов, а он купил у фирмы без пошлины и со скидкой, как оптовый пользователь, нашли расписку его там и даже номер паспорта: уволили, исключили, отда­ли под суд. <... > Одна из дам Горького дежурила на выборах, появилась Галя, довольно помятая, с сопровождаю­щим, на светский вопрос: Г[алина] Л[еонидовна], а где же Ю[рий] М[ихайлович Чурбанов]?— махнула рукой и что-то раздражённо брякнула; ещё характернее, что сопровождаю­щий вёл себя чуть ли не как конвоир, командовал: не задерживайтесь, прой­дёмте. Супруга Промыслова отды­хала в этом году в Швейцарии — всё-то им можно, воистину они создали себе райские условия, а границы — «про­зрачными», о чём давно мечтали.

— Выступали по теле 1 авг[уста] Перетурин со Старостиным о плохом выступлении сборной; хоть бы прозву­чали слова о патриотизме, долге, роди­не, хотя бы о мужестве и чести — нет! Вот надо улучшить технику. больше тренироваться. изучать зарубеж­ный опыт. Как они разложили поло­жительную советскую духовность за посл[едние] 10 лет!

— Немец (Л.Г. Истягин): страны СЭВ нам в обузу, мы за полцены от­даём им нефть и газ, а могли бы полу­чить от Запада полную цену, они нам дают второсортную продукцию, мы им тоже в тягость, ибо не способствуем подъёму качества, нам надо оставить СЭВ, предоставить их собств[енной] судьбе, а нам либо вступить в общий рынок, либо ввести сталинскую ав­таркию, кот[орая] нам по силам — по­следнего очень боятся страны Запада, их цель — разрядка и в конечном счё­те конвергенция. Наш газ будет зани­мать 6% их энергетич[еского] баланса, а с Бл[ижним] Востоком Зап[адная] Ев[ропа] ввозит 60% сейчас. Он счи­тает, что мы должны оттянуть наши силы и заняться собств[енными] де­лами. (Это лишь внешне привлека­тельно, мы не можем оставить своё <... > в Вост[очной] Евр[опе] и свою базу на Кубе, своё давление на тре­тью цитадель Сиона — ЮАР из Анголы и т.д., не должны бросать латиноамер[иканских] повстанцев, па­лестинцев и т.д. От Сиона нельзя заго­родиться, нужно наносить ему удары по всему миру, как он не перестанет никогда пытаться подорвать нас; надежд на мир быть не может, эта борьба вечна, как добро и зло, спастись отсту­плением невозможно, такого врага не умилостивить и с ним не договориться. Отход к своим рубежам — это путь наи­меньшего сопротивления, кажущийся лёгким и полезным, но путь гибельный; пример Франции, уступившей Алжир и от этого только выигравшей, ничего не говорит: во всех случаях в Париже правит Ротшильд, а мы-то как раз и не хотим, чтобы он нами правил!) <... >

— Порой одолевают мрачные мыс­ли. Заколодило, можно предположить даже — навсегда. Тогда чем заняться, да и как семью кормить? Ну, переизда­ли Шолохова, вроде пойдут Брусилов с Макаровым, а потом, на шестом де­сятке, что буду переиздавать? Сборник статей вряд ли удастся где пристроить. Путеводитель по Ш[олохову] мне на­писать не удастся, не лежит душа, на­доело. Меня часто спрашивают: чем занимаетесь? Я отвечаю уклончиво. Но ведь занимаюсь я внутренними да мелкими статьетешками. Рукопись о Нём лежит без движения, возможно­сти издания в ближайшем будущем ис­ключены. При существующем порядке вещей никто меня на службу не возь­мёт, побоятся. Тут даже возможный уход Севрука ничего не решит, должен быть жест сверху, а на это в нынеш­нем раскладе нечего и надеяться. Вот у Журавлёва возникла идея, чтобы я за­нял его место в «Нашем». Поколебав­шись, я разрешил ему от своего имени прощупать, и что же: <... > Васильев и ничтожный Кравцов мнутся; ясно, они побаиваются работать со мной («все знают, вы генерал», кричал мне Жу­равлёв). Какие-то странные доброхо­ты хотят сунуть меня в Ленинку, там служба от сих до сих, бабы, склоки, но всё равно соглашусь, буду хоть ближе к книгам; впрочем, и тут не возьмут. Всё это, конечно, суетня, а не прямой путь, как раньше: серия, журнал, писа­ние больших и известных книг, связи с людьми, надежды, борьба на всех до­ступных уровнях. Но сбили. Дважды я обдумывал обострение: после фаль­шивки «Лит[ературной] Р[оссии]», чтобы подать на неё в суд, ибо на Се­кретариате меня никто не порицал — воздержался, ибо за спиной маячили вызов к Бобкову и Иванов; потом по поводу Кочемасова, ибо на Президиу­ме обо мне речь не шла — не решился, ибо это было сразу после Лефортова и перед судом. В обоих случаях они мог­ли бы на меня нажать, если [бы] захо­тели, и больно. Кроме того, подобные скандалы сразу же отнесли бы меня в число полуреволюционеров вроде Яковлева, а пока я всё же сохраняю репутацию несправедливо (или спра­ведливо!) уволенного чиновника. Но чиновника.