Иван Башмаков - Тысяча и одна минута. Собрание русских сказок

Татарин все по сказанному как по писаному учинил, и дров набрал, и огонь разложил, котел повесил, и сковороду с рыбой поставил на огонь – и сидит, и ждет, когда крупа закипит, а рыба поджарится…

Тут к огню, что ли, или уж место такое вышло, понаскакали маленькие и большие зверьки, что жабами зовут, да вдруг прыг две в котел, а одна на сковороду, да там и села с рыбой рядом, и жарится… Татарчонок смотрит, что это за штука невиданная!.. «Эко, – говорит, – думал я чуть не постный борщ сварить, ан живье-то само так и наскакивает…»

Пришли молодцы, нагулявшись себе порядочно, пришли; вот и кашица вскипела, и жаркое зажарилось. Похлебали кашицы – чудо вкус какой: так вот еще хочется… «Дай-ка, – говорят, – жаркое-то, авось, также будет лакомо!» Глядь на сковороду, а там подле рыбы и лежит зверюга невиданная… Что это? Где ты это достал? Татарчонок посмотрел и говорит: «Ай, где достал? Не достал ево, я рыбкам ево жарил, сам ево прискакал, и в котел два приехал и здесь одна пришел!»

– Так и мы, знать, с тобой скажем, если жена чья не больно годна придет: никто, мол, его не трогал, сам его прискакал!

Порассказал царь Тафута побаску, и хоть дрянная она, а все ж мудрец примолвил: «Точно-де так!» – Да уж если, как ты говоришь, лучшего нельзя доведаться, так пусть хотя это так и останется!

Призвали царевичей к отцу, Тафуте-царю. Объяснил им мудрец мудрую затею свою, и они, царевичи, поперек слова не молвили. А мудрец седой отвел их на место высокое, на башню, что была посредине города выстроена; поставил их на три стороны, друг к другу затылком, дал по стреле да по луку и велел стрелять… «Да смотрите же, – сказал, – если кто стрелу свою не отыщет, тот не будет женат! Стреляйте, а сами смекайте, где отыскать ее».

И смудрил же мудрец над царевичами: Мартына поставил, где бояр больше было, а Мирона, где жили купцы богатые, а царевича Ивана, как он поглупей других, поставил лицом к лесу, где жил простой народ, где пашни были да угодье деревенское.

Вот по команде мудреца-хитреца и стрельнули царевичи: царевич Мартын – повыше, а царевич Мирон – пониже, а царевич Иван – куда Бог послал, да с этим толком в болото и попал!..

Царевичи увидали, где стрелы упали, и пошли отыскивать. Царевич Мартын пошел один, а царевич Мирон взял сыщика-разыщи-ка, царевич же Иван и стрелы толком не видал, а, смекнув, что она села за лесом, туда и отправился.

Позвольте ж, люди добрые, приостановиться на минутку и мне грешному, да своей россказни толку дать. Известно вам и ведомо, что одному по трем дорогам нельзя идти, то мы по разным и отправимся; пойдем же прежде за старшим братом, за Мартыном-царевичем…

Идет царевич Мартын, идет один; с толком идет, не останавливаясь; обошел много хором боярских, а все не такие, не того цвета, не так выстроены, где его стрела упала. Ходивши-ходивши долго, и пришел к дому чудному: стоит один дом, а два выхода в нем; крыша зеленая, трубы беленые и дом с узорчатым золоченым навесом, весь из камня белого; окна хрустальные, и не тем они хороши, что стекла цельные, а тем красивы, что сидит и смотрит в одно из них девица красная, и не то чудно, что смотрит она, а то удивительно, что глядит она в окно, а сама на цимбалах заморских и выигрывает штуки разные хитрые, и поет, как та пташка, что зовут конопляночкой! А лицом она такая бледненькая, будто полвека ждала суженого; а станом она такая тоненькая, что если одной рукой обнять, то можно еще трех таких захватить… Ладно, молвил царевич, тут моя стрела упала! Это моя суженая!

Вошел в дом, а его как жданого с хлебом-солью встречают, чаркою водки чествуют, говорят слово красное, просят присесть и скамью, крытую бархатом, становят ему, и под ноги скамеечку; и вызывают девицу красную, и она бежит, спешит и садится возле, а не супротив, и сама его расспрашивает, что завело к ним царевича?

– Да вот, – молвил царевич Мирон, – тешился я стрельбой в заповедных лугах батюшкиных и потерял стрелу мою, а она, стрела, мне занадобилась… Так не у вас ли та стрелка моя, благоволите мне ее назад отдать!

– Да, – отвечал старик, отец красной девицы, – да, батюшка царевич наш, стрельнули вы вашей стрелой в окно нашей дочери любимой и изволили вышибить цельное стеклышко; и стрелку ту наша дочь в руки брала и у себя схоронила было, да теперь, делать нечего, видно, пришлось вам возвратить!

Тут и то, и это, слово за слово, рассказал царевич, как дело шло, как мудрец присудил. Взглянул еще раз на боярышню и объявил отцу: «Что если у вас желание имеется, то будьте вы мне тесть, а я вам зять!» А боярин примолвил: «Извольте взять! Нам нечего перечить, если уже был уговор такой».