Наталья Долинина - Печорин и наше время

Как всегда, Печорин наблюдателен и, как всегда, видит то, чего ие видят другие: «...мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. Я замечал, и многие старые воины подтверж­дали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпе­чаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться.

Вы нынче умрете! — сказал я ему. Он быстро ко мне обер­нулся, но отвечал медленно и спокойно:

Может быть, да, может быть, нет...»

Печорин не виноват, что Вулнч пытался застрелиться. Он сам предложил свою страшную игру. Вероятно, если бы Печорина пе было в компании офицеров, выстрел Вулича все равно бы со­стоялся. Верный своей задаче: показать душу человеческую — Лермонтов заставляет нас следить не столько за событиями, ко­торые идут сами собой, сколько за душевными движениями Пе­чорина. Как жестоко он пишет: «Мне надоела эта длинная цере­мония»! Почему он так жесток? Зачем предложил пари? Зачем еще подзадоривает Вулича: «...или застрелитесь, или... пойдемте спать»?

Пистолет дал осечку. Вулич выстрелил во второй раз и про­бил фуражку — он выиграл пари. Можно было расходиться, но Печорин не успокаивается.

«— Вы счастливы в игре,— сказал я Вуличу...

Л что, вы начали верить предопределению?

Верю; только не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть...»

Мало того, что Печорин говорит человеку, целящему себе в лоб: «Вы нынче умрете!». Он еще и упорствует в этой мысли, и повторяет ее после того, как все кончилось благополучно. 3 а ч е м ему это нужно? Печорин и сам понимает, что его пове­дение не может не вызвать осуждения: «Скоро все разошлись по домам, различно толкуя о причудах Вулича и, вероятно, в один голос называя меня эгоистом, потому что я держал пари против человека, который хотел застрелиться; как будто он без меня но мог найти удобного случая!..»

Печорин и прав, и не прав. Конечно, Вулнч мог бы застре­литься и без пари. Но как назвать то, что делал Печорин? Он иг­рал чужой жизнью — это безнравственно. Никакого прямого от­вета на вопрос, зачем он это делал, Печорип не дает. Но повесть «Фаталист» состоит из двух эпизодов: первый окончился для Вулича благополучно, второй — гибельно. Между этими двумя эпизодами помещены размышления Печорина: может быть, они помогут нам понять его поступки?

«Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на тем- но-голубом своде».

Этот живописный — как всегда у Лермонтова — пейзаж не­вольно выдает состояние Печорина. Мирная ночь, спокойно сия­ющие звезды и месяц, красный, как зарево пожара,— такое сравнение не может прийти в голову мирно настроенному человеку. После происшествия с Вуличем Печорин возбужден, предчувствие близкой трагедии не оставляет его; может быть, он испытывает раскаяние, вспоминая, как «вспыхнул и смутил­ся» Вулич после того, как Печорин дважды сказал, что он дол­жен нынче умереть...

Но если даже допустить, что Печорин способен испытывать раскаяние, то оно глубоко скрыто в его душе. Понимая, что то­варищи в од и н голос называют его эгоистом, Печорин тем не менее думает не о них и не о Вуличе: «...мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные пра­ва!..» Он продолжает сам с собой тот же спор, который начался среди офицеров вечером и привел к выстрелу Вулича. Есть ли судьба? Что оказывает влияние на жизнь человека? Светила небесные «горят с прежним блеском », а люди, верившие в их участие в человеческой судьбе, «давно угасли... как огонек, зажженный па краю леса беспечным странником!».

От размышлений о предках, которые верили в то, что «целое небо... на них смотрит с участием», Печорин переходит к мыслям о своем поколении: «Л мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха...».

Самое трагическое слово, которым Лермонтов определил свое поколение, короткое слово «без»: «без убеждений и гордости, без наслаждения и страха...». То же слово мы помним в «Думе»: «паше поколенье... в бездействии состарится», «мы вянем без борьбы», «и к гробу мы спешим без счастья и без славы...» (кур­сив мой.— //. Д.).

И еще одно короткое слово — «ни»: «....мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для соб­ственного нашего счастия, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению... не имея...