Алвин Рис - Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

осознает и не понимает, само по себе превосходит эмпирическую науку и реалистическое

искусство "образованного" человека». Распятие останется распятием, даже если им

забавляется маленький ребенок, но считать его при этом лишь игрушкой или видеть в нем

лишь эстетическое украшение — значит отрицать его истинную природу и сущность.

Меняются теории, смещаются акценты, но все больше современных исследователей,

включая тех, кто не склонен выносить окончательный приговор относительно природы

мифов, стараются изучать традицию со всем уважением, какого она заслуживает,

понимая, что «мудрость родилась не в один день с нами».

Как уже говорилось, традиционные предания в кельтских странах подвергались

сакрализации, что налагало отпечаток и на самый акт исполнения предания, и на того,

кто его исполнял, и даже на тех, кто его слушал. Совершенно ясно, что прототипами

фольклорных сказаний были отдельные элементы целостного «священного предания»

дохристианских кельтов. Однако прочитывать таким образом сохранившиеся поныне

версии весьма сложно. Самые ранние рукописи, содержащие тексты этих преданий,

датируются XII в., хотя совершенно ясно, что изначальная их запись восходит к много

более раннему периоду. Эти остатки древней традиции дошли до нас от христиан

переписчиков, и, конечно, — хотя само по себе удивительно, что они вообще их

переписывали, — они позволяли себе при этом вольности, недопустимые при устной

передаче священной традиции. Мы уже цитировали ирландский колофон, завершающий

сагу «Похищение быка из Куальнге» и благословляющий всех, кто запомнит текст этой

повести без изменений. Но в рукописи сразу вслед за ним идет латинский колофон,

выражающий традиционную точку зрения монастырских переписчиков. «Но я,

записавший эту повесть, а точнее — сказку, не верю тому, о чем говорится в ней, ибо

есть здесь и козни бесовские, и вымысел сочинителей, и похожее на правду, и

непохожее, а иное служит лишь для развлечения глупцов».

В какой мере тексты сказаний, найденных в средневековых рукописях, были произвольно

изменены или перекомпонованы, сейчас сказать уже невозможно. Мы даже не уверены,

что более ранние версии являются и заведомо более аутентичными. Натыкаясь на истории,

не поддающиеся пониманию или противоречащие другим аналогичным текстам, мы

невольно склонны обвинить переписчиков в домыслах. Но колофон гласит, хотя,

возможно, смысл не в этом, что одни истории похожи на правду, а другие нет.' Поскольку

же непонимание может проистекать и от нашего невежества, мы считаем, что лучше

оставить «темные» места вовсе без интерпретации, чем интерпретировать их неверно.

Сказания, записанные уже в новое время непосредственно со слов традиционных

народных рассказчиков, казалось бы, должны были в гораздо меньшей степени

подвергнуться литературным манипуляциям, однако между письменной и устной

традицией не существовало непреодолимого барьера, более того, свыше тысячи лет сами

сказители были христианами во многих поколениях, т. е. ходили к мессе, верили в

Святую Троицу, Деву Марию, ангелов и святых. Стоит ли удивляться, что характерные

черты древних кельтских божеств в этих повестях почти неузнаваемы. Возможно также,

что традиция не сохранила многочисленные мифы, которые играли важную роль в живой

религии, но вне связи с ритуалом утратили свое нарративное значение.

Религиозная традиция — это всегда сплав ритуала, искусства и мифологии, причем

каждый из этих компонентов выразим в терминах другого. Символы, будь то мифы,

церемонии или физические объекты почитания, полностью раскрывают свою значимость

только внутри отдельной традиции; чтобы в полной мере испытать силу и озарение,

которые может дать миф, нужно быть неотъемлемой частью этого замкнутого мира, а

такое глубинное слияние с древней кельтской традицией ныне уже невозможно. Именно

поэтому мы считаем, что нельзя просто пересказывать древние кельтские предания без

комментариев. Чтобы соединить все эти осколки древности, современному человеку

недостаточно освободить свой ум от предвзятости историка и предрассудков ученого, а

также от эстетизма тех, кто видит в Библии, прежде всего, «литературу». Его восприятие

нуждается в разного рода примечаниях и подсказках — своего рода ключах к пониманию