Эспер Ухтомский - От Калмыцкой степи до Бухары

Вот мы, наконец, на станции Бухара. Г. Клема встречают бухарцы, казаки. Лошади ждут у довольно красивого вокзала. Они не только повезут экипаж, но и всадников. На козлы здесь не принято садиться, когда едет лицо с известным положением, - чтобы не быть выше его. Дорога темная, неровная, утомительная. Кажется, ничего нет легче - незаметно оставить за собой какие-нибудь двенадцать верст: между тем, в темноте, среди незнакомых мест, после быстрых железнодорожных переходов, путь представляется не- /207/ имоверно длинным, почти мучительным. Мне случалось делать сотни верст в Сибири и в Монголии, но, помнится, подчас целый день езды однообразными пустырями и степью проходил положительно веселее и скорее осторожного нашего странствования от станции к столице эмира. Правда, что царствовал почти абсолютный мрак, и с трудом приходилось двигаться вперед. То лошади упрямились, то мост через канаву казался до того узким и ненадежным, что благоразумнее было пройти его пешком, с опасением глядя на оставшийся в экипаже багаж, как-бы ему не искупаться в грязной воде. Терпение возвратилось, лишь когда сбоку затемнели какие-то высокие стены (вроде вала) и мне объяснили, что это загородное местопребывание здешнего владыки, откуда уже недалеко до Бухары. Действительно, ночуя близость дома, животные прибодрились, дорога стала ровнее, ожидание рисовало заманчивыми красками прибытие на ночлег. Неясными силуэтами выделялись по сторонам конные безмолвные казаки с ружьями за спиною. Некоторая фантастичность обстановки начинала нравиться.

Восток всюду живет нормальнее Европы. Там не понимают, что можно обращать ночь /208/ в день, и наоборот. После заката солнца - оживление, суета стихают. В такую пору надо отдыхать, сосредоточиваться до утра. Кому придет в голову тревожить чужой и свой покой в часы, предназначенные для него самой судьбою? Кто хочет попасть в город или выехать из него, пусть дожидается рассвета. В Китае, между Калганом и Пекином, мне раз пришлось, благодаря такой задержке, заночевать перед одним городом.

Тут нас не смеют остановить. Ворота настежь. Стража бормочет приветствия. Вот мы катимся по пустынным улицам с тесно сдвинувшимися домами. Огоньки ручных фонарей (вероятно, для освещения нам дороги) мелькают здесь и там. Как, однако, все стало легко доступно в наш век! Недавно еще грозная почти что недосягаемая Бухара ночью с почетом встречает гостей «неверных», внимает топоту казачьих коней, быстрой экипажной езде по своим улицам, где вообще, даже днем, не принято двигаться с поспешностью. Случись это засветло, на глазах многолюдной, волнующейся толпы, вступление в «священный» мусульманский город не казалось бы столь странным, не наводило бы так сильно на раздумье. /209/

После бесконечного числа поворотов желанная остановка. Мы в подворье, отведенном нашей дипломатической миссии. Когда-то оно принадлежало знатному бухарцу Барат-беку. Он провинился перед прежним эмиром‚ и за это его приказано было живьем замуровать в его собственном жилище, а имущество конфисковать. Никто с точностью не знает, где погиб несчастный. Говорят, труп потом вынули и отдали родственникам для погребения. Тем не менее, казнь совершилась именно здесь; дух скончавшегося в муках владельца именно тут долго не находил успокоения. Входишь в помещение, предназначенное для ночлега, и в полутьме высокой комнаты невольно представляешь себе печальную тень, расплывающуюся, когда к ней приблизишься. Еще одно усилие воображения, и видишь отверстие в стене, высоко над полом: оттуда выглядывает искаженное ужасом бородатое лицо. Там, позади, веет холод смерти, муки голода цепляются за свою беспомощную жертву. Она хочет вырваться на свет - и не может...

Два бухарца чинно вносят мой багаж, накрывают стол, приготовляют чай и поесть. Какой, однако, контраст с чем, что мне чудится от усталости и нервного расстройства! /210/ Узорные двери то и дело растворяются. По двору снуют люди. Жизнь идет обычною чередою. Только больная греза приезжего европейца ищет чудесного, где нечего искать, где случай с Барат-беком - добродушная шутка, правителя, сравнительно с прочими злодеяниями, которыми он себя запятнал. /211/

-------

[U1]В крае почти полное отсутствие гроз. Шелковичные черви очень боятся грома и молнии, болеют из-за них и умирают.

[U2]Нынешнем году (эти же строки писаны два года тому назад) закаспийские власти попросили наконец разрешение не пропускать в их район переселенцев.