Что у них на душе? С какими мыслями едут они домой?
Я не без умысла завожу речь параллельно о переселенцах и возвращающихся из Мекки. На первый взгляд кажется весьма странным и непонятным, как можно сравнивать и анализировать явление, невидимому, не имеющие ничего общего. На самом деле это не совсем так. Между ними положительно есть некоторая связь. Оба слишком характерны и слишком затрагивают условия нашего владычества в Средней Азии, чтобы обходить молчанием существенные факты. Они вносят в местную жизнь много такого, над чем следует призадуматься. В них кроются элементы разрушения, и потому пора (хоть невооруженным глазом сначала) рассмотреть, что они собою представляют. Даже беглый обзор должен подсказать, насколько желательно глубже вникнуть в подробности.
Переселенческий вопрос чисто отвлеченным образом обсуждается печатью. De facto ей, конечно‚ все равно, чего ради и в каком именно направлении движутся толпы голодных оборванцев, именующих себя громким названием «переселенцев». Газетам без всяких убеж- /51/ дений, или со взглядами явно революционными, почему - то, - особенно в последнее время,- удобно и приятно распространяться об этом народе, как о колонизаторах и т. п. Иногда, - вероятно по ошибке, - редакции принимают корреспонденции, где прямо указывается, что за люди подымаются в безвестную дорогу на Восток, кто обыкновенно руководит перекочевками, чего можно ждать от безобразно поставленного и до 1889 года квази-легального бродяжничества. Пока оно устремлялось за Урал, - касаясь местностей, более или менее заселенных русскими, - шло уже давно проложенными путями: оставалось зачастую сожалеть о том как это власти допускают темный люд, - да еще обыкновенно из худших и ленивейших, - отправляться наугад в страны, где будто бы и трудиться не надо, а всего-всего вдоволь, с другой же стороны приходилось недоумевать, зачем переселенцев, которые явились на окраину, почти нигде не ожидает энергичная правительственная поддержка. За Уралом с этим, однако, можно еще было мириться, как с застарелым злом. В Закаспийском крае подобная вещь гораздо резче бросается в глаза и вызывает на тягостное размышление.
В праве ли мы пока позволять разному /52/ сброду, с которым не знаешь, что случится, приходить сюда с семьями, свободно разгуливать, нищенствовать, не брать поденной работы, а требовать земли, обнажать перед туземцами неприглядные черты нашего быта внутри Империи? Я нарочно спрашивал в Узун-Ада переселенцев, откуда они: все больше пензенские, тамбовские, саратовские, самарские. Куда направляются? «Сами не знаем... Думали сперва в Баку жить богато, - там один камень, да песок. Здесь, говорят, много хороших мест. Царское Село строится...» Так мужики называют «Государево имение» на р. Мургабе в мервском оазисе, где надеются обводнить некоторое пространство, когда-то населенное. Но, во-первых, там пока еще неизвестны результаты ирригационных сооружений: возможно, что новая местность сделается годной для культуры лишь в ущерб ныне орошаемой земле. Туземцы останутся без воды и придется их самих переселять. Как же тут мечтать о привлечении элементов изнутри России? Во-вторых, в мургабском имении недавно нуждались в рабочих. Кажется, прежде всего следовало бы подумать о пропускаемых сюда в край переселенцах и дать им заработок. Взамен этого, заведующие тамошним делом, выписали из /53/ Семиречья сотни бывших китайских подданных. Разве такое положение вещей нормально?
А роль печати по непосредственному отношению к переселенческому вопросу? в закаспийской области есть одно пресмыкающееся, которое называет себя корреспондентом либеральнейшего московского органа. Человек этот видит, что за люди являются искать новых мест, знает, что вожаками партий служат сравнительно более обеспеченные «скитальцы», зачастую с весьма темным прошлым, побывавшие уже в Средней Азии, не имеющие иллюзий на счет свободной хлебородной земли, увлекающие за собой народ - в сущности с совершенно непонятною целью...
«Вам это ясно, но между тем вы все-таки раздуваете значение переселенческих блужданий и связанных с ними несчастий!».
«Да‚ таков девиз нашего направления: зажигать неудовольствие, где только возможно. Чем хуже, тем лучше. Пусть правительство расхлебывает кашу, которую мы завариваем. Пора обратить внимание на обездоленный народ».
«Позвольте: причем же тут народ? Отчего часть русской печати очень мало распространяется о нуждах смирного и трудящегося мужика, а склонных бродяжничать и попрошайничать почему- /54/ то возводит на пьедестал, выдает чуть-ли не за мучеников? Где же справедливость, где честное отношение в делу? Не говоря о том государственном вреде, который вы приносите, - ведь в конце концов терпеть приходится самим переселенцам, т. е. покровительствуемым вами. Многих женщин впереди ожидает проституция, - и притом на окраине, перед глазами мусульманского населения. Мужчинам подчас нет никакого исхода. Пока в Туркестане пристраивается лишь ничтожное число русских - землепашцев... Туземцы, и те стеснены количеством плодородной почвы. Вместо того, чтобы все знакомые с вопросом публицисты писали в таком духе, становясь на минуту консерваторами‚ хотя бы из сострадания к неразумному странствующему люду, на практике выходит одна умышленная мистификация: авось, что-нибудь скверное выйдет».
Читать дальше