Лесса Каури - Золушки при делах. Часть 2

- Так будет, - плотоядно усмехнулся король. – На днях твой, Бруни, секретарь, жаловался моему на дворцового кастеляна. Мол, белье стелет сырое и за пауками по углам дворца не следит, а те совсем распоясались! Вы же, моя драгоценная, прачка? - Он снова посмотрел на Клозильду, и та с достоинством кивнула. - Значит, о санитарии и гигиене понятие имеете! Поэтому мы кастеляна уволим, а вас – назначим на его место. Титула обещать не могу, а вот годовое жалование и королевское содержание – легко! Будете при муже… - Его Величество наклонился к Клози чуть ниже положенного и нежно добавил: - И при мне!

Та отпрянула.

- Это очень сложно решение, Ваше Величество! Мне бы посмотреть годовую расчетную ведомость этого вашего кастеляна, да прикинуть, много ли я потеряю, если сменю работу!

- Не потеряете ни золотого, - мурлыкнул король, - я вам обещаю!

- Мне надо посоветоваться с женихом! – пискнула Клози и поспешно ретировалась, в стремительном реверансе сшибив с ног Стрему.

Его Величество смотрел ей вслед, и его взор туманили мечты.

Ошарашенный волкодав поднимался с пола, мотал тяжелой головой, разбрызгивая слюни по ковру.

А Ее Высочество Бруни, переводя взгляд с одного на другого, предвидела проблемы. Большие проблемы. Проблемы королевского значения.

***

Ванилла рю Дюмемнон топнула ногой.

- Дочь! Первой должна быть дочь! – воскликнула она. – Ну как же ты не понимаешь, Дрюнь, дочь – матери помощь! А от мальчишек одни неприятности!

- Тебе от меня неприятности? – возмутился шут.

Спорили они уже около часа и никак не могли прийти к согласию. Ванилла настаивала, что у них будет девочка, а шут, помня слова Его Величества, который в таких делах не ошибался, был настроен на сына.

- Брунька у нас будет, я тебе говорю! – сердилась Ванилла. – Такая пухленькая, с каштановыми волосиками и серьезная! В меня!

- Людвин! – восклицал Дрюня. – Такой худенький, подвижный и обаятельный, как я!

- Я, значит, не обаятельная! – обиделась Ванилла.

- Ты? Ты самая желанная! – шут заграбастал супругу в объятия, с наслаждением помял ее раздобревшее тело.

- Врешь ты все! – неожиданно злобно ответила та, отрывая руки мужа от себя. – Какая же я желанная, если тебя ночами дома не бывает?

- Ты о чем? – удивился Дрюня.

- Давеча где шлялся? Я из-за тебя спала плохо!

- С Его Величеством мы были! Можешь у него спросить!

- А то ты не знаешь, что я его спрашивать боюсь! – заводясь не на шутку, Ванилла уперла руки в боки. – У тебя один ответ на все – у Его, мать его так, Величества! А на самом деле где?

- Дык… - растерялся шут. – Нигде! Ты чего разошлась-то?

- А ежели и с ним, то по кабакам да борделям, да? - продолжала Ванилла. – Вас, небось, каждый фонарь на улице Красных Подвязок в лицо узнает!

Терпение Дрюни неожиданно кончилось, и он вспылил:

- Да уймись ты, женщина! Может, Его Шаловливое Величество и посещает улицу Красных Подвязок, а я там давно не бывал!

- Зато всегда можешь пойти! – завопила Ванилла, и глаза ее наполнились слезами. – А мне жди, волнуйся, переживай!

- Дура ты! – в сердцах сказал шут, не зная, что еще сказать и как сладить с гневной бабой. – Вот как есть дура!

И едва успел увернуться от чернильницы, пущенной супругой в его голову, затем от туфельки с ее ноги, от подушки с кресла, и, наконец, от верещащего дурным голосом дворцового кота-крысолова, любившего дремать в их покоях. От тяжелой травмы и Дрюню, и кота спасла природная гибкость. Первый выскочил за дверь и, бормоча под нос ругательства, поспешил прочь, второй, приземлившись на лапы, юркнул под комод.

«Да чтобы я! Еще раз! Ее обрюхатил! – вопил про себя шут. – Истеричка! Дура! Нет, дурында! Слыхал я, что у беременных крышу сносит, но чтобы так!»

Ему, обиженному несправедливыми обвинениями жены, очень хотелось вернуться и тоже наговорить гадостей, но он намеренно гнал себя прочь, не желая усугублять ситуацию.

На улице было теплее, чем несколько дней назад. Весна окончательно заселилась в Вишенрог, вместе со своими цветами, молодыми листьями и птицами. Вечер только заглядывал в окна, в стеклах отражалось темнеющее небо, пахло свежестью поливаемых городскими садовниками газонов, на которых вовсю распускались цветы.

Ноги сами принесли Дрюню на ту площадь, где они с Его Величеством сажали дуб. Хотя, какой дуб – дубок! В половину человеческого роста высотой, с едва проклюнувшимися мясистыми почками. Вкопанные в землю вкруг него скамейки смотрелись суровыми воинами, окружившими подростка. Повздыхав, Дрюня сел на одну из них, закинул руки за голову, потянулся. Он не умел долго гневаться, вот и сейчас, после прогулки, давшей занятие ногам и проветрившей голову, начинал жалеть свою коровеллу и придумывать, что бы такое ей купить, дабы порадовать. Шут представлял, каким вкусным будет примирение и улыбался своим мыслям, когда на него упала тень.