Я не знаю, что хуже.
Я ничего не слышал. Я нашел ее, когда проснулся, чтобы сходить в туалет.
Может быть, я ненавижу себя самого. Может быть, я ненавижу всех.
-Ты в порядке?
Я смотрю на Стэна. Его глаза сосредоточены на дороге впереди, а голос тихий. Я даже не
знаю, зачем он спрашивает. Конечно же, я не в порядке.
-Нормально, - отвечаю я.
Он больше ничего не спрашивает.
Мама бы начала допытываться. Она вытаскивала из меня секреты с рвением археолога, не
затрагивая мои чувства, но докапываясь до правды. Как я и сказал, она знала мои слабые
места.
Но опять же, Стэн - детектив, так что, вероятно, он может делать то же самое. Возможно, он
просто не хочет докапываться.
Сухая летняя жара награждает меня сочным влажным поцелуем, когда я выбираюсь из
машины, лишний раз напоминая мне, почему я не ношу костюмы. Напоминая, что я, вероятно, должен был постричься, когда она просила меня об этом. Моя шея уже влажная, и
я рад, что не стал возиться с галстуком.
Я никогда раньше не был в этой церкви: длинном, приземистом кирпичном здании с
колокольней и аллюминиевой крышей. Витражи блестят сценами Крестного пути. Мило.
Красочное живописание страданий и пыток. Отличное местечко.
В любом случае, я не понимаю, почему похороны проходят в церкви. Мама постоянно
таскала меня в церковь, когда я был маленьким, но с тех пор прошло много лет. Может быть, она ходила со Стэном. Я не знаю.
Повсюду полицейские. Собравшись в группы, прячутся в тени вдоль стены здания, подальше
от парковки, затянутой зноем, хлопая Стэна по плечу в качестве приветствия.
Они игнорируют меня. Хорошо. В некотором роде.
Атмосфера кажется неправильной. Здесь нет чувства потери, ни сожаления, ни печали. Мне
кажется, что я заперт в стеклянной коробке с собственными эмоциями, душащими меня, наблюдая за всеми остальными, как на общественном мероприятии.
Это приводит меня в бешенство.
Я никого здесь не знаю, кроме Стэна. Я уверен, что встречал некоторых людей на свадьбе, но
это была скромная церемония в здании суда, и никто особо не выделялся. Две мамины
подруги позвонили мне, чтобы сказать, что не могут снова взять отгул и выехать из города
второй раз за две недели. Я ответил, что это не имеет значения.
Единственная вещь, которая была бы хуже, чем находиться здесь в одиночку - это если бы
бывшие мамины подруги относились ко мне, как к шестилетнему ребенку, который сам не
может вставить соломинку в пакет с соком.
Все люди собрались в группки. Только один парень стоит под деревом на другом конце
парковки. Он не в форме, но это не значит, что он не полицейский. Он сложен, как один из
них. Похоже, он с кем - то переписывается. Очевидно, он действительно скорбит по усопшей.
Он чувствует, что я за ним наблюдаю, потому что отрывает взгляд от телефона.
Я отвожу взгляд, прежде чем он может заметить, что я на него пялюсь, затем сам отхожу в
тень. Это не помогает. Часть меня хочет проломить эту стену кулаком. Другая часть хочет
сбежать отсюда, притвориться, что все это не происходит на самом деле.
Подозрительные взгляды продолжают лететь в мою сторону, будто бы это я тут «с приветом», а не все эти люди, которые пришли оплакивать женщину, с которой даже не были знакомы.
Может быть, все дело во мне. Полицейские заставляют меня нервничать. Всегда заставляли.
Может быть, это обычное дело - подозревать любого подростка, как потенциального
преступника. А может быть, это потому, что этот год мы с мамой провели, уклоняясь от
закона, потому что «мой папочка был очень плохим человеком, и мы не могли рисковать
попасть в неприятности».
Может быть, дело в допросе, через который мне пришлось пройти после того, как я
обнаружил тело мамы.
Я не знаю, что я тут делаю. Когда мы приехали со Стэном, мои друзья остались в трех часах
езды. Теперь мы находимся к югу от Солсбери, на краю земли, в этой проклятой церкви со
сценами смерти, вставленными в стены, и батальоном полицейских, которые пришли сюда
ради него, а не ради нее.
Я дергаю ворот рубашки и чувствую, что за мной кто - то наблюдает.
Сперва я думаю, что это тот тип с мобильником, но когда бросаю взгляд через парковку, его
там нет.
Это девушка в фиолетовом платье. Она стоит рядом с пожилой женщиной, и когда я говорю
«пожилая», то имею в виду, что ее морщинистая кожа выглядит так, будто вот - вот отвалится
и сползет вниз по телу. Старая Рухлядь одета в уж - слишком - роскошную небесно - голубую
Читать дальше