Джордж Байрон - Три старинные повести о вампирах

Пока мы предавались удовлетворению похоти, сидя в кресле при ярком свете свечей, некое существо вышло из-за подушек и приблизилось к нам. Я увидел юную девушку, еще ребенка, приблизительно двенадцати-тринадцати лет. Столь глубоким и сильным было воздействие напитка, что я не ужаснулся, не почувствовал стыда, даже не удивился, но, не меняя позы, стал смотреть на девушку с полным спокойствием ожидая того, что будет дальше.

— Ты можешь дать денег бедному ребенку?

— Сколько?

— Еще три гинеи.

Я достал еще три гинеи из изрядно полегчавшего пояса и протянул девочке. Она взяла их, положила на стол, задула две свечи из трех, так что в комнате стало полутемно, и тоже стала раздеваться. Она повернулась ко мне спиной, так что я не видел ее лица. Видел только спадавшие одежды и стройную фигурку, бледно прорисовывавшуюся в полумраке. Она, не поворачиваясь, приблизилась, желая, верно, сменить свою старшую подругу на моих коленях. Та охотно уступила ей место, вернувшись к своему кальяну. Я обнял девушку за талию, приготовляясь к чудовищному совокуплению, и тут почувствовал под рукой такое, от чего весь хмель вылетел из моей головы. Девушка оказалась мальчишкой!!!

Я издал пронзительный вопль и вскочил на ноги. Мальчишка скатился с моих колен и бросился в угол. Женщина не испугалась, а напротив, стала смеяться и говорить громким и резким голосом:

— Что ж тебе мой братик не нравится? А Вампир любит его, да так любит, больше, чем меня! Да… не попасть вам в его свиту. Бегите, трусливый мальчишка, да кланяйтесь нашим папочке и мамочке в их убогом, поганом, мерзком домишке.

Не помню, как полуодетым выскочил на улицу. Была ночь. Я не мог оставаться в этом ужасном доме, и не хотел идти в гостиницу к несчастным родителям этой страшной пары. Впрочем, деваться было некуда. Помню, что мной овладела чудовищная слабость, я еле добрел до гостиницы, не стал заходить в дом и заснул в копнах сена, под дырявым навесом у черного хода.

Так несчастливо начались мои поиски Вампира. Потеря десятка гиней не была чувствительна для моего бюджета. Мы скоро добрались до Бирмингема, где я отдохнул, привел себя в порядок и сменил верхового коня на коляску. Я решил путешествовать с большим комфортом, поскольку вынужден был отложить встречу с Лордом Редвином на некоторое время и понял бессмысленность своей постоянной готовности к бою хоть верхами, хоть пешим порядком.

Материальная сторона моего существования не пострадала. Джеймс не догадывался о моих ночных похождениях и полагал, что я просто-напросто напился пьян и заснул, где пришлось. Однако мозг и сердце были повреждены. Я ужасался, вспоминая мерзкие объятья чудовищных распутников. Я боялся заглянуть в ту пропасть, которая разверзлась у моих ног, и всего за шаг от которой я смог остановиться. Мне казалось, что никакое мыло, никакие духи и притирания не смоют с моей кожи липкий яд, в который я так неосторожно окунулся. И, вместе с тем, мне хотелось повторения. Мой собственный вампир, который теперь жил во мне, требовал новой пищи. Я видел во сне ужасающие по своей непристойности сцены, и просыпался разбитый, с больной головой, ломотой в суставах и страстным желанием того, от чего хотел бежать как можно дальше. Такова вредоносность Вампира. Разговоры о нем, общение с его жертвами, посещения мест его обитания смертельно опасны.

Через несколько дней мы прибыли в Лондон, и я остановился в особняке, где уже полгода пребывали моя мать и сестры. Оказалось, что я сильно опередил свой полк, и могу провести в Лондоне дней десять, отдыхая и готовясь к предстоящим военным действиям. Деятельность моих родственников в Лондоне была довольно успешной. Наш дом был наполнен аристократической молодежью, и матримониальные устремления сестер вот-вот должны были счастливо реализоваться. Я был встречен приветливо, но без особой радости. Деревенский помещик, кавалерийский офицер, я мало подходил к странной атмосфере салонов того времени. Я обыкновенно стоял в стороне, слушал разговоры и дивился тому, что не понимаю почти ничего. Все говорили по-английски, но речь была так быстра, бессвязна и бессмысленна, говорящие с такой скоростью меняли темы разговора и перескакивали с одного обстоятельства на другое, что, если бы они говорили по-албански, я понял бы немногим меньше. Моя позиция стороннего наблюдателя имела, однако, то удобство, что я мог выбирать тот разговор, в котором различал интересующие меня слова.