Лори Форест - 6e325473ededd6dd5956a26f7af57957

Это ложь! Он врёт! Специально говорит гадости.

Прикусив губу, я смотрю ему в глаза, однако Айвен не отводит взгляда. Похоже, он говорит правду…

– Я… не знала… – лепечу я в свою защиту.

– И не хотела ничего знать. Никто из вас не хочет знать, – огрызается Айвен. – Так что нет, твоё платье мне не нравится. И ты, и платье – отвратительны.

От его слов меня пронзает острая боль, всё внутри сворачивается в тугой, колючий узел, к глазам подступают слёзы. Почему он такой безжалостный? Всегда говорит мне гадости. И почему меня это так беспокоит?

Глупый, жалкий кельт.

Но что, если он прав? А вдруг всё так, как он говорит? Меня затягивает в водоворот страшных мыслей, и я с трудом отгоняю слёзы.

Не буду при нём плакать. Не дождётся.

Схватив нож, я с удвоенными усилиями кромсаю твёрдую, непокорную репу, пытаясь забыть слова Айвена и успокоиться.

На следующий день я нерешительно подхожу с вопросом к преподавателю истории.

– Пастырь Симитри, – обращаюсь я к нему после лекции, глядя, как остальные студенты-гарднерийцы медленно покидают огромную аудиторию.

– Маг Гарднер! – тепло приветствует он меня. От мантии профессора Симитри исходит аромат храмовых благовоний, на его руке белеет повязка в поддержку Фогеля. – Я кое-что для вас приготовил. – Пастырь Симитри достаёт из-под стола блестящий керамический цветочный горшок. В нём покачивается совсем небольшой, но удивительно красивый саженец железного дерева.

– Спасибо, – от души благодарю я.

– Это дерево очистит вашу комнату от порчи, – покровительственно сообщает он. – Икаритам оно, скорее всего, не понравится, но вам принесёт успокоение.

Икариты… Как неприятно это слышать. У моих соседок есть имена – Ариэль и Винтер. Однако своё мнение я оставляю при себе.

– Спасибо, – снова благодарю я, принимая деревце из его рук. Какой тяжёлый горшок! Конечно, я люблю саженцы, но этот забирать что-то не хочется. Зачем он мне, если Винтер, да и Ариэль, не понравится такое соседство?

– Я помогу вам пересадить его в другой горшок, когда деревце подрастёт, – добродушно предлагает он. – У железных деревьев очень нежные корни. Им нужно много места, чтобы вырасти сильными.

– Спасибо, – в третий раз повторяю я.

Видимо, заметив мою нерешительность, пастырь Симитри ободряюще улыбается и спрашивает:

– Чем я могу вам помочь, маг Гарднер, в этот прекрасный день, подаренный нам Древнейшим?

– Пастырь Симитри, – переминаясь с ноги на ногу, решаюсь выговорить я. – Помогите мне разобраться, есть ли хоть капля правды в слухах, которые до меня дошли.

– Свет полнится слухами, маг Гарднер, – отвечает профессор, присев на письменный стол и сложив руки. – Вы поступили разумно, обратившись за советом.

– Правда ли, – уже увереннее продолжаю я, – что ткань для моего платья, возможно, была соткана урисками на островах Фей и что с работниками там обращаются как с рабами?

Пастырь Симитри заметно мрачнеет.

– Правда то, что ткань вашего платья действительно могла быть соткана урисками. Однако нет ни малейшей правды в том, что труд их сродни рабскому. Гарднерия завоевала земли урисков по милости Древнейшего. Уриски жили как дикари, поклонялись статуям ложных богов, на островах процветало многожёнство. Племена урисков воевали и между собой, и со всеми соседями. Это дикая и очень опасная раса. Теперь, когда Гарднерия заявила о своих правах, уриски живут в покое и следуют законам морали. Много ли они работают? Да, много. Однако тяжёлый труд, особенно если с его помощью можно удержать племена от возврата к дикому состоянию, такой труд только на пользу. – И пастырь Симитри снова ободряюще мне улыбается.

– То есть, если я правильно поняла, – настаиваю я, – детей там к работе не принуждают?

– Даже если дети и работают, – задумчиво отвечает пастырь, – это происходит по доброй воле и с согласия их опекунов, чтобы их матери могли присматривать за детьми. Не поддавайтесь чувствам, Эллорен. Дети урисков совсем не похожи на гарднерийских детей. Они не принадлежат к расе Первых Детей. Урискам необходимы строгий порядок и тяжёлая работа, чтобы обуздать их первобытные инстинкты. В них нет разума, чувствительности… нет души, как у нас.

Я тут же вспоминаю Ферн, как весело она прыгала по кухне и пускала мыльные пузыри!

Она самый обыкновенный ребёнок. Сказать по правде, она ничуть не отличается от малыша любой гарднерийки.

Пастырь Симитри показывает на учебник истории, который я держу под мышкой.