Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

врачам за работу платят – причем весьма неплохо, и им ничего не остается, кроме

как помогать людям (за исключением случаев, когда помочь невозможно).

Выполнение наших обязанностей не требует от нас дополнительных моральных

усилий. Из-за этого мы легко впадаем в грех самодовольства – худший из грехов,

которые может совершить врач.

Этическая сложность работы врача состоит в том, чтобы относиться к пациентам

так, как мы хотели бы, чтобы относились к нам, но при этом уравновешивать

профессиональный подход и доброту эмоциональной отчужденностью, без

которой медику не обойтись. Поиск золотой середины между состраданием и

профессиональной отчужденностью и является первостепенной задачей для

любого врача. Решить ее очень непросто – и сложнее всего, когда имеешь дело с

нескончаемой чередой пациентов, которым зачастую не в силах помочь.

Поработав некоторое время санитаром, я решил стать хирургом. Я вернулся в

Оксфорд, чтобы завершить обучение и попробовать затем поступить на

медицинский факультет. Вскоре после возвращения в Лондон мне представилась

первая в жизни возможность совершить половой акт (с милейшей девушкой из

Лестера, которая сжалилась надо мной), но я потерпел неудачу. Это лишь

усугубило мой внутренний кризис. Я начал страдать от навязчивых мыслей и

принялся выискивать всевозможные удивительные связи между абсолютно

несовместимыми вещами. Поначалу это вдохновляло меня, но постепенно начало

пугать. Вертевшиеся в голове мысли выходили из-под контроля, и чувство

исключительного понимания всех тайн мироздания сменилось страхом,

ощущением присутствия рядом со мной некой злой сущности.

Теперь я понимаю, что какая-то часть меня пыталась через страх воззвать к

помощи. (Любопытно отметить, что существует разновидность лимбической

эпилепсии, при которой люди ощущают присутствие не Бога, а зла.) По совету

друга – еще одного человека, перед которым я в неоплатном долгу, – я обратился

к психиатру. К тому самому, которого я, несмотря на все отцовские уговоры,

отказался посещать годом ранее, после того как бросил учебу. Меня ненадолго

положили в психиатрическую больницу.

Меня поместили в отдельную палату, и первую ночь в больнице я провел, чувствуя

себя глубоко несчастным и напряженным. Ко мне заглянула дружелюбная

медсестра родом из Вест-Индии и спросила, не хочу ли я выпить снотворное.

– Нет, мне это не нужно, – наотрез отказался я, тут же заняв оборонительную

позицию.

– Ладно. Меня зовут Шарли, и если вы передумаете, то я буду в конце коридора, –

улыбнулась она.

Уснуть мне не удавалось. Я пал так низко, что передо мной больше не осталось

будущего. Я достиг дна бездонного колодца, из которого невозможно было

выбраться. Я стал душевнобольным. Я был абсолютно одинок.

Я плакал и плакал, чувствуя, как вместе со слезами что-то внутри моего сердца

оттаивает, словно осколок заколдованного зеркала, который проник в сердце

мальчика из сказки Ганса Христиана Андерсена «Снежная королева».

Я столько времени боролся с собой и все это время смотрел на окружающих как на

зеркало, в котором пытался разглядеть собственное отражение (увы, от этой

привычки я не избавился и по сей день). Мечтал ли я превратить свое сердце в

лед, желая подавить безнадежную и неуместную любовь к женщине, которая меня

поцеловала? Не знаю. Однако незадолго до рассвета я встал с кровати и пошел к

Шарли: она сидела на другом конце длинного темного коридора и в неярком свете

настольной лампы читала газету, лежавшую на столе. Я попросил снотворное (в те

дни для этой цели использовали ныне запрещенный «Могадон») и, совершенно

выбившись из сил, уснул. А наутро с некоторым удовольствием увидел в зеркале

ванной комнаты, что мои внутренние страдания наконец-то стали реальными – во

всяком случае, теперь их можно было разглядеть. Под глазами у меня было два

огромных синяка – что ж, гораздо лучше, чем резать руку осколком разбитого

стекла.

Всю следующую неделю я по часу в день изливал душу приятнейшему пожилому

психиатру, избавляясь от эмоционального груза. Теперь я испытывал необъятную

любовь ко всему и всем на свете. Казалось, будто я родился заново.

После выписки я на машине поехал в Чилтерн-Хилс. Стоял чудесный осенний

вечер. Я ощущал напряжение во всем теле, как будто только что пробежал