Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

судьбы. Однако порой ничего другого нам не остается, если мы убеждены, что

задача врача заключается в уменьшении человеческих страданий, а не в спасении

жизни любой ценой.

Звонок.

– Двадцать шесть лет. Потерял сознание вчера вечером, принимая душ. Похоже

на ВМК. Возможно, врожденный АВВП: обнаружены отложения солей кальция.

Огромная дыра в левом базальном ядре, средний мозг тоже немного задет. Как

сообщил фельдшер со «Скорой», четыре балла по шкале Глазго. Левый зрачок

лопнул, но после введения маннитола и подключения аппарата искусственной

вентиляции снова сузился. На КТ видно много смещений. Базальные цистерны

еле различимы. Сделали интубацию, пациент на искусственной вентиляции

легких.

– Погодите секунду, я взгляну на снимок, – сказал я.

Я достал ноутбук с полки, висевшей у кровати, и, положив на колени, несколько

минут ждал, пока через Интернет удастся подключиться к больничной сети. Я

изучил снимок.

– Ничего хорошего ему не светит, не так ли?

– Не светит, – ответил ординатор.

– Вы уже разговаривали с родственниками?

– Еще нет. Он не женат. Есть брат, должен вот-вот прийти.

– Который час?

– Шесть.

– Ну, думаю, мы можем подождать брата.

Если перевести с медицинского жаргона, то речь шла о молодом человеке,

который перенес внутримозговое кровоизлияние (ВМК) из-за артерио-венозного

врожденного порока (АВВП). Это нечто вроде спутанного клубка тонких

кровеносных сосудов, которые часто лопаются и могут вызывать кровотечение в

мозгу. Кровоизлияние затронуло левое полушарие, а также средний мозг,

который помогает нам оставаться в сознании. Мне казалось маловероятным, что

после операции пациент вернется хотя бы к слабому подобию самостоятельной

жизни. Никогда не знаешь наверняка, но я сильно сомневался, что парень придет

в сознание, а тем более снова сможет ходить или говорить. Четыре балла по шкале

Глазго соответствуют глубокой коме. Снимок показал, что внутричерепное

давление достигло критического уровня («На КТ видно много смещений», – так

это сформулировал ординатор). Тот факт, что левый зрачок «лопнул» –

расширился и не реагировал на свет, – свидетельствовал о том, что без операции

пациент скорее всего умрет в течение нескольких часов. Зрачок сузился после

введения препарата под названием «маннитол», который ненадолго снижает

внутричерепное давление. Времени на то, чтобы определиться с дальнейшими

действиями, у нас было мало.

Уснуть у меня не получилось, и через час я отправился на работу. Над южным

Лондоном всходило солнце – ярко-оранжевый свет заглядывал в больничные

окна. Коридоры были пустыми и тихими, как и должно быть ранним утром, но

отделение интенсивной терапии встретило меня привычным шумом и суетой. Все

двенадцать коек были заняты, у медсестер начиналась пересменка, поэтому возле

сестринского поста крутилось много народу. Тут стоял целый лес стоек для

капельниц и шприцевых насосов, а каждую кровать охраняло мониторинговое

оборудование с мигающими экранами. Мониторы наперебой пищали, аппараты

для искусственной вентиляции легких, взявшие на себя заботу о дыхании

пациентов, шипели. Медсестры галдели, передавая своих пациентов сменщицам.

Находящиеся без сознания пациенты неподвижно лежали под белыми

простынями. Во рту у каждого виднелась трубка, подсоединенная к аппарату

искусственной вентиляции легких, в носу – назогастральный зонд, к венам на

руках вели капельницы, а в мочевой пузырь был введен катетер. Кое у кого из

головы торчали дренажные трубки и провода для измерения внутричерепного

давления.

Мой пациент лежал в дальнем углу палаты, а возле его кровати сидел молодой

человек. Я подошел.

– Вы его брат?

– Да.

– Меня зовут Генри Марш, я старший врач, отвечающий за Роба. Давайте

перейдем в кабинет и поговорим.

Мы пожали друг другу руки, пересекли длинную палату и скрылись за дверью

комнатки, в которой я предпочитал сообщать плохие новости. Я махнул рукой

одной из медсестер, чтобы она к нам присоединилась. Появился ординатор,

слегка запыхавшийся.

– Не знал, что вы придете так рано, – сказал он.

Я предложил молодому человеку присесть, а сам сел напротив.

– Нам с вами предстоит тяжелый разговор, – предупредил я.

– Все так плохо? – спросил он, хотя по моему тону уже, наверное, догадался, что