Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

научные журналы настоятельно рекомендуют проводить декомпрессивную

краниотомию в любом случае; утверждается, что пациенты счастливы, оттого что

им сохранили жизнь. Неудивительно, что такие операции широко практикуются.

Вероятно, вы зададитесь вопросом: а каким образом можно понять, что жертва

инсульта счастлива, ведь больной утратил бóльшую часть разума и личности, у

него умерла часть мозга, отвечающая за самоуважение и способность говорить?

Вероятно, вам также будет интересно, разделяют ли родственники больного его

мнение на этот счет.

Насколько я могу судить, пациенты с сильно поврежденным мозгом зачастую не

представляют, в каком состоянии находятся, а те немногие, кто осознает, что к

чему, впадают в глубочайшую депрессию. А настоящими жертвами инсульта в

определенном смысле становятся родственники. Они вынуждены либо посвятить

себя круглосуточному уходу за человеком, который уже совсем не тот, что раньше,

либо страдать от угрызений совести, оттого что сдали его в лечебное учреждение.

В таких ситуациях многие браки распадаются. Однако хуже всего, пожалуй,

приходится родителям, которые привязаны к своим детям (независимо от их

возраста), пусть даже с поврежденным мозгом, и продолжают их беззаветно

любить. Им приходится жить с этой трагедией до конца своих дней.

– Так что, умрет пациентка? – обращаюсь я с вопросом ко всем присутствующим.

– Мы ее прооперировали, – говорит Протюш.

Я вслух удивляюсь.

– Я полчаса впустую пытался объяснить родственникам, что лучше операцию не

проводить, но они и слушать меня не хотели, – добавляет он.

После собрания я спускаюсь на первый этаж, разуваюсь перед входом в часть

здания, где находятся операционная и отделение реанимации, прошу охранника в

форме открыть запертую дверь и беру со стойки для обуви, стоящей в коридоре,

пару розовых резиновых сабо, которые мне явно не по ноге: у непальцев ноги в

основном маленькие. В тесной обуви я ковыляю в кабинет Дева – к счастью, это

недалеко.

* * *

Тридцать лет назад мы с Девом прекрасно ладили друг с другом, когда вместе

проходили практику, но не более того. Должен с прискорбием заметить, что в те

годы я был слишком амбициозен и поглощен карьерой, чтобы проявлять интерес

к коллегам. Хотя, полагаю, сто двадцать рабочих часов в неделю и трое маленьких

детей дома оставляли мне мало свободного времени для задушевного общения с

приятелями. Несмотря на это, Дев и его жена приняли меня в Катманду очень

радушно, словно мы с ним были лучшими друзьями, хотя за все эти годы и

виделись лишь несколько раз – мельком на конференциях.

Дев – харизматичный и добросовестный человек с твердым характером. Как и

большинство непальцев, он невысокий и худой, хотя за последнее время чуть

округлился (он списывает это на пиво, которое мы вместе пьем по вечерам). У

него выступающий тяжелый подбородок и слегка сутулые плечи, так что внешне

он напоминает помесь бульдога и птицы. Его некогда черные как смоль

волнистые волосы успели поседеть. У него хронический кашель, причину

которого он видит в загрязненном выхлопными газами воздухе в центре города:

там находится государственная больница (местные называют ее «Бир»), где Дев

проработал много лет. Говорит он очень быстро и с огромным воодушевлением,

словно постоянно испытывает радостное возбуждение. Он охотно рассказывает о

своих былых достижениях и о невероятных трудностях, которые пришлось

преодолеть, чтобы познакомить Непал с нейрохирургией. А еще он любит

поговорить о том, насколько сложно едва ли не в одиночку заниматься обширной

нейрохирургической практикой.

По его словам, раньше – когда он был единственным нейрохирургом в стране –

было гораздо проще. Когда он сообщал пациентам плохие новости, им ничего не

оставалось, кроме как смириться. Но постепенно в Непале появились и другие

нейрохирурги, большинство из которых в свое время работали с Девом. Пациенты

Дева то и дело норовят проконсультироваться с ними, и складывается

впечатление, что профессор и кое-кто из его бывших учеников недолюбливают

друг друга. Вот и получается, что если с пациентом случается несчастье (а это в

нейрохирургии отнюдь не редкость), то с его родственниками иногда возникают

серьезные проблемы. Услышав об этом, я заметил, что в Англии все чаще и чаще