Марш Генри: Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

барбитуратами. Она хотела свести счеты с жизнью из-за неудачной любви, но

подруга нашла ее, уже бессознательную, и привезла в больницу, где девушку

поместили в реанимацию и сутки держали на аппарате искусственной вентиляции

легких. После этого ее перевели в отделение, в котором я работал интерном –

самым младшим в иерархии больничных врачей. Я видел, как она приходит в себя

– сперва удивленная и озадаченная тем, что по-прежнему жива, а затем не совсем

уверенная в том, что ей вообще стоило возвращаться в царство живых. Помню,

как сидел на краю ее кровати и разговаривал с ней. Она была очень худой –

очевидно, из-за анорексии. У нее были короткие, покрашенные в темно-красный

цвет волосы, которые спутались и растрепались за сутки в коме. Она сидела,

положив подбородок на прижатые к груди колени. Держалась она довольно

спокойно: возможно, по-прежнему давала о себе знать передозировка, а может,

девушка воспринимала больницу как лимб – место между адом и раем, где ей

предоставили небольшую передышку от несчастий. За те пару дней, что она

провела в палате, мы, можно сказать, подружились, а потом ее перевели в

психиатрическое отделение. Кстати, выяснилось, что у нас имелись общие

знакомые по Оксфорду, но я совершенно не в курсе, как сложилась ее дальнейшая

судьба.

Должен признаться, что не уверен, воспользуюсь ли я препаратами из набора для

самоубийства, если – а это может произойти уже в ближайшем будущем –

столкнусь с первыми симптомами деменции или если у меня обнаружат

неизлечимое заболевание вроде злокачественных опухолей мозга, с которыми я

так хорошо познакомился за годы работы нейрохирургом. Когда ты здоров и

чувствуешь себя хорошо, совсем не сложно лелеять мечту о том, что через много

лет умрешь с достоинством, уйдя из жизни по собственной воле, ведь смерть

кажется такой далекой. Если я не умру мгновенно (например, от инсульта или

инфаркта либо после падения с велосипеда), то даже предположить не могу, что

почувствую, узнав, что моя жизнь подходит к концу – к концу, который может

оказаться весьма горьким и унизительным. Я врач и не могу тешить себя

иллюзиями. Вместе с тем я нисколько не удивлюсь, если вдруг начну отчаянно

цепляться за ускользающую жизнь. В странах, где эвтаназия узаконена, многие

люди, страдающие неизлечимой болезнью в терминальной стадии, изначально

интересуются возможностью быстро уйти из жизни, но так и не решаются ею

воспользоваться до самого конца. Может быть, все, чего им хотелось, – убедиться

в том, что они смогут быстро покончить с мучениями, если те станут

невыносимыми, однако на деле их последние дни прошли довольно спокойно. А

может, с приближением смерти они начали надеяться на то, что у них все еще есть

будущее. Сталкиваясь с противоречащими друг другу мыслями, мы испытываем

так называемый когнитивный диссонанс. Разумом мы понимаем, что вскоре

умрем, – и принимаем это, но в глубине души думаем, что для нас еще не все

кончено. Словно наш мозг запрограммирован на то, чтобы лелеять надежду

вопреки всему.

С приближением смерти наше самоощущение начинает разрушаться. Некоторые

психологи и философы придерживаются мнения, что это самоощущение –

восприятие себя как отдельной личности, способной принимать осознанные

решения, – не более чем титульный лист партитуры нашего подсознания, которая

состоит из множества неясных, зачастую диссонирующих голосов. Бóльшая часть

того, что мы считаем реальным, в действительности лишь иллюзия –

утешительная сказка, сотворенная мозгом для того, чтобы мы могли находить

хоть какой-то смысл в огромном потоке внешних и внутренних раздражителей, а

также в бессознательных механизмах и импульсах самого мозга.

Кое-кто даже уверяет, будто и само по себе сознание тоже иллюзия – якобы оно не

«настоящее», а всего-навсего обман, к которому прибегает наш мозг; впрочем, я

не до конца понимаю, что имеется в виду. Хороший врач разговаривает с

умирающим пациентом, обращаясь одновременно и к той его части, что

прекрасно знает о предстоящей смерти, и к той, что надеется еще пожить.

Хороший врач не врет, но и не лишает пациента надежды, пусть даже все, на что

тот может рассчитывать, – несколько дней. Такие беседы вести непросто, и на них

требуется немало времени, причем бóльшую его часть придется потратить на