Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

здоровую ткань мозга. Позвольте мне.

Я начал аккуратно изучать мозг бедного мистера Уильямса.

– Вы правы, выглядит совершенно нормально, – сказал я, рассматривая в

микроскоп безупречно гладкое белое вещество и чувствуя, как мне становится

дурно. – Но тут просто обязана быть опухоль: она же на весь снимок!

– Разумеется, мистер Марш, – с почтением ответил Сами. – Может, стоит сделать

замороженный срез [2] или воспользоваться электромагнитной навигационной

станцией?

Обе методики помогли бы удостовериться, что мы не ошиблись. Здравый смысл

говорил, что передо мной обязательно должна быть опухоль – или по крайней

мере пронизанный опухолью мозг. Однако мозг этого пациента казался в высшей

степени нормальным, и я не мог избавиться от пугающей мысли о том, что

допущена нелепая, чудовищная ошибка.

Возможно, мы видели чужой снимок или опухоль изначально и впрямь была, но

исчезла сама собой, с тех пор как проводилась томография?

Мысль о том, что мы можем вырезать у пациента часть здорового мозга – пусть

вероятность этого и ничтожна, – ужасала меня.

– Пожалуй, вы правы, но уже слишком поздно: я начал и теперь не могу

остановиться на полпути, – возразил я. – Придется удалить немалую часть

нормального на вид мозга, чтобы он перестал отекать и пациент не умер после

операции.

Головной мозг отекает при малейшем раздражении, а у мистера Уильямса он уже

успел значительно увеличиться и начал зловеще выпячиваться из черепной

коробки. В завершение краниотомии – так медики называют вскрытие головы –

череп закрывается крошечными металлическими шурупами и пластинами, а

поверх пришивается скальп. Череп вновь становится герметично закрытой

коробкой. В случае сильного отека внутричерепное давление после операции

может достигнуть критического значения, в результате чего мозг задохнется, а

пациент умрет. Операции, особенно при опухолях, которые, как у мистера

Уильямса, пронизывают здоровую ткань мозга, из-за чего полностью удалить их

не представляется возможным, неизбежно сопровождаются отеком, и

чрезвычайно важно удалить достаточно бóльшую часть опухоли, чтобы

освободить в черепе место для будущего отека. Благодаря этому после операции

внутричерепное давление не повысится чересчур сильно. Вместе с тем всегда

переживаешь, как бы не переборщить и не удалить слишком много, чтобы

пациент не очнулся с поврежденным мозгом и его состояние не стало хуже, чем до

операции.

Помню два случая (оба раза я оперировал молодых девушек), пришедшихся на

первые годы моей врачебной карьеры, когда по неопытности я проявил

чрезмерную осторожность и удалил недостаточно бóльшую часть опухоли. В

течение суток обе пациентки умерли из-за послеоперационного отека мозга. Так я

понял, что в аналогичных ситуациях надо действовать смелее и идти на

определенный риск. Эти две смерти убедили меня в том, что риск, связанный с

удалением слишком маленькой части опухоли, еще выше. Впрочем, обе опухоли

были злокачественными и пациенток все равно ожидало мрачное будущее, даже

если бы операции прошли успешно. Сейчас – тридцать лет спустя, после того как

я перевидал множество людей, умерших от злокачественных опухолей мозга, – те

два случая уже не кажутся мне такими ужасными, как раньше.

«Дело дрянь, – думал я с отвращением, принявшись удалять несколько

кубических сантиметров мозга мистера Уильямса под неприлично громкое

хлюпанье вакуумного отсоса. – Чем тут можно гордиться? Работа грубая, как в

лавке у мясника. Да еще эта мерзкая опухоль, которая меняет личность человека,

разрушая и его, и его семью. Пора уже и честь знать».

Наблюдая в микроскоп за работой вакуумного отсоса (им управляли мои руки,

скрытые из поля зрения), который трудился над мозгом бедолаги – разрывал и

выдирал куски опухоли, я подумал, что в прошлом уж точно не поддался бы

панике. Я бы хладнокровно пожал плечами и продолжил работу. Теперь же, когда

моя карьера близилась к закату, я чувствовал, как защитная броня, которую я

носил на себе все эти годы, начинает разваливаться, оставляя меня таким же

беззащитным и уязвимым, как пациенты. Горький опыт подсказывал, что

идеальный вариант для мистера Уильямса – умереть на операционном столе.

Однако ни за что на свете я не позволил бы этому случиться. Я слышал, что в