Эмма Гольдман - Проживая свою жизнь. Автобиография. Часть I

После долгих поисков жилья я поняла, что брат не преувеличивал. Никто не хотел меня принять. Я пошла к одной молодой проститутке, которую когда-то выхаживала. «Конечно, малышка, оставайся здесь! — поприветствовала она меня. — Мне до смерти хочется помочь тебе. Я пока посплю у подружки».

За ободряющей телеграммой, которую я получила в Чикаго от Эда, последовала куча писем, уверяющих меня, что я могу рассчитывать на любую помощь: деньги, поддержку, совет и, прежде всего, на его дружбу. Было приятно осознавать, что Эд остался таким непреклонным. Когда мы встретились в Нью-Йорке после моего приезда, он предложил пожить в его квартире, пока он с семьёй побудет у друзей. «Там мало что изменилось, — заметил он. — Все твои вещи остались нетронутыми в комнате, которая для меня святая святых. Я часто вспоминаю там о нашей совместной жизни». Я поблагодарила его, но не могла принять такого щедрого предложения. Он был слишком тактичен, чтобы настаивать, но рассказал мне, что его фирма должна мне несколько сотен долларов вознаграждения.

«Мне очень нужны деньги, — призналась я, — чтобы послать кого-то в Буффало повидаться с Чолгошом. Возможно, получится что-то для него сделать. Нам также нужно срочно организовать массовый митинг». Он смотрел на меня в замешательстве. «Дорогая, — сказал он, качая головой, — ты очевидно не знаешь о панике, которая царит в городе. Невозможно снять ни одного зала во всём Нью-Йорке, и никто, кроме тебя, не захочет говорить за Чолгоша». «Но никого не просят восхвалять его поступок! — спорила я. — Конечно же, в радикальных кругах найдётся несколько человек, способных к состраданию обречённому человеку». «Способных возможно, — сомневаясь сказал он, — но недостаточно храбрых, чтобы это озвучить сейчас». «Наверно, ты прав, — признала я, — но я намерена удостовериться в этом».

Мы послали доверенного человека в Буффало, но он скоро вернулся, сказав, что не смог увидеться с Чолгошом. Он рассказал, что к нему никого не пускают. Дружелюбный охранник по секрету рассказал нашему посланнику, что Леона неоднократно избивали до потери сознания. Он так выглядел, что к нему не допускали людей и по этой же причине не возили в суд. Мой друг также сообщил, что, несмотря на все страдания, Чолгош ни в чём не признался и никого не впутал в свой поступок. Леону послали записку через того охранника.

Я узнала, что в Буффало пробовали нанять адвоката для Чолгоша, но никто не хотел браться за его дело. Это заставило меня ещё более решительно высказываться в защиту бедняги, которого все бросили. Однако вскоре я убедилась, что Эд был прав. Никто из англоговорящих радикальных групп не соглашался на участие в митинге, где обсуждался бы поступок Леона Чолгоша. Многие были готовы протестовать против моего ареста, осуждать допрос с пристрастием и то, как со мной ­обращались. Но они не хотели иметь ничего общего с делом Буффало. Наши американские товарищи настаивали, что Чолгош не является анархистом и что его действие нанесло движению непоправимый ущерб. Даже большинство еврейских анархистов соглашались с подобным мнением. Яновский, редактор Freie Arbeiter Stimme, пошёл ещё дальше. Он продолжал кампанию против Чолгоша, а также осуждал меня как безответственного человека и заявлял, что больше никогда не станет говорить на одной трибуне со мной. Единственными, кто не потерял головы, были товарищи из романских стран — итальянские, испанские и французские анархисты. В своих изданиях они перепечатали мою статью о Чолгоше, которая появилась в Free Society. Они с сочувствием писали о Леоне, объясняя его поступок прямым последствием нарастающего империализма и реакции в Соединённых Штатах. Романским товарищам не терпелось помочь мне во всём, что бы я ни предложила, и было приятно осознавать, что хотя бы некоторые анархисты сохранили свои убеждения и смелость в этом дурдоме, полном бешенства и трусости. К сожалению, иностранные группы не могли добиться внимания американского общества.

В отчаянии я зацепилась за надежду, что настойчивостью и уговорами мне удастся склонить некоторых социально активных американцев выразить обычное человеческое сострадание Леону Чолгошу, даже если они считают, что стоит осудить его действие. Каждый день приносил всё больше разочарования и боли. Мне пришлось признать, что я сражалась против эпидемии жалкого страха, которую было невозможно преодолеть.

Трагедия в Буффало подходила к концу. Леон Чолгош, всё ещё больной из-за жестокого обращения, которое он пережил, с избитым лицом и перевязанной головой, появился в суде, поддерживаемый двумя полицейскими. С присущими ему всеобъемлющей справедливостью и снисхождением суд Буффало назначил Чолгошу двух защитников. Ничего, что они публично заявили, что им жаль, что приходится заниматься делом такого порочного преступника, как убийца «нашего любимого президента»! Они всё равно выполнят свой долг! Они будут следить за тем, чтобы права обвиняемого соблюдались в суде.