MAKC MAX - Взгляд василиска

- Я очень скучала, - сказала она, отстраняясь. - И Вероничка тебя ждала ...

По-русски Зоя говорила правильно и почти без акцента, но все-таки сразу можно было понять, что язык этот ей не родной. Но это Илья тоже отметил как бы мимоходом, точно так же, как и то, как ловко и вроде бы даже естественно переключила она его внимание с себя на девочку.

"Не хорошо, - суммировал Илья Константинович свои первые впечатления минут десять спустя, когда они все вместе вышли из кондитерской и направились к стойке авиакомпании "Рось". - Она не должна была быть так хороша, но это уже не исправить ..."

Влюбляться в эту совершенно чужую ему женщину в его планы не входило. Это было глупо и не разумно, потому что через полгода - год они должны были расторгнуть неудачный, как к тому времени выяснится, брак и разойтись каждый своей дорогой. Контракт предусматривал именно такие сроки. Не меньше, но и не больше.

4.

Малышка заснула. Зоя тоже спала, но, скорее всего, просто делала вид, что спит. Илье захотелось вдруг посмотреть на нее, но делать этого не стоило. Если она не спит, а он был в этом уверен, то почувствует его взгляд - женщины вообще очень чувствительны к такого рода вещам - а ему этого совсем не хотелось. Поэтому он тоже закрыл глаза, но спать не стал, хотя и мог, если бы захотел. Как ни странно, занялся он тем, чего, по мнению не только обывателей, но даже и профессионалов, люди его профессии и образа жизни никогда не делают. Однако или он сам являлся исключением из правила, или правило это, на самом деле, было высосано из пальца.

Как-то давно, лет уже, пожалуй, десять назад, в Марселе, в руки Илье Константиновичу попалась одна весьма любопытная книжка. Это были воспоминания какого-то германского разведчика-нелегала. Немец этот, а вернее, разумеется, француз - потому что эльзасцы, строго говоря, хоть и подданные императора Карла-Густава, но все же не немцы - оказался человеком наблюдательным и памятливым и написал, в общем-то, неплохую книгу, половина которой, впрочем, была, как и следовало ожидать, откровенной дезинформацией. Но Илью привлекли в ней не факты, касающиеся подковерной борьбы великих держав, и даже не описания технических аспектов работы нелегала, хотя там и было несколько очень интересных мест, а рассуждения о психологической составляющей этой весьма специфической профессии. Среди прочего, коснулся германский шпион и вопроса рефлексии, характерной почти для любого образованного и не лишенного фантазии человека. Однако тут-то и было заложено непреодолимое, казалось бы, противоречие. Разведчик, по идее, не должен рефлектировать, но человек с воображением - а какой, спрашивается, разведчик без воображения? - не рефлектировать не может. Парадокс.

Сам Илья Константинович полагал, что природу калечить не следует. И если таким он уродился, что не может не думать о разных, прямого отношения к делу не имеющих вещах, то так тому и быть. Но и то верно, что жить - и главное, выживать - это ему ничуть не мешало. А как-то он с этой особенностью своей психики справлялся, и вроде бы - если судить по результатам - совсем не плохо. Он все еще был жив, а это, как ни крути, лучший критерий. Сам он, впрочем, считал, что все дело в том, что ему удавалось четко разделять свой внутренний мир и мир внешний. Богу богово, так сказать, а кесарю кесарево. Вот и сейчас, едва лишь узнал свое новое имя, как оно тут же и "вросло" в плоть и кровь, и он мог быть вполне уверен, что теперь откликнется на "Илью" в любой ситуации, хоть спьяну, хоть со сна. И в бреду, и под пыткой будет этим самым Ильей, и "детектор правды" пройдет, как нечего делать. Но одновременно, возвращение в свой давным-давно покинутый "Портсмут", реанимировало в его душе и тот пласт его личной истории, который многие годы находился в полном и безоговорочном забвении. И теперь в салоне пассажирского лайнера авиакомпании "Рось", державшего курс на Брно, он вспоминал свое прошлое, но не то, где, сменив десятки, если не сотни, имен, он многие годы являлся Карлом Аспидом, а то, в котором родители нарекли его Маркианом, а друзья перекрестили в Марка, и в котором Марик Греч встретил однажды тоненькую темноглазую девушку, так похожую на Зою, что сердце сжималось от узнавания, и тоска по несбывшемуся подкатывала к горлу. Но и то, правда, что все это было так далеко, что и говорить, в сущности, было не о чем. Да и вспоминать было, честно говоря, нечего, потому что ничего между ними тогда не случилось. Они познакомились зимой пятьдесят девятого в Варшаве - хорунжий1 Марк Греч и курсистка Стефания Зелинская - и что-то удивительно трогательное только-только начало между ними возникать, и, возможно, созрело бы, в конце концов, превратившись в настоящее сильное чувство, способное бросить яркий, как свет прожектора ПВО, свет на всю их дальнейшую жизнь, но в марте Греча срочно перебросили в Перемышль, а в апреле началась война.