MAKC MAX - Взгляд василиска

Расположились они, как и следовало ожидать, в кабинете Эккерта, который был именно таким, каким и должен был быть, по представлениям Вадима, кабинет маститого ученого старой школы. Обставленный не старой даже, а старинной, красного дерева, мебелью, с ордынским темным ковром, устилавшим пол, с бронзовой люстрой под высоким потолком, просторный, с эркером от пола до потолка, в котором, собственно, и стоял рабочий стол профессора, и множеством книг, занимавших бесчисленные полки вместительных застекленных шкафов, он производил сильное, но вполне ожидаемое впечатление, которое только усиливала царившие здесь идеальная чистота и тевтонский порядок. Даже карандаши на письменном столе, как успел заметить Реутов, лежали в строгом порядке, выровненные по нижнему краю и разложенные в порядке убывания их длинны. И сам Эккерт, высокий худой старик с совершенно лысой головой, блеклыми, но когда-то, по-видимому, голубыми глазами за толстыми стеклами очков в тонкой металлической оправе, и большим прямым носом, нависавшим над тонкими, "в ниточку" губами, и своей осанкой, и своим консервативным костюмом производил точно такое же впечатление. И уже трудно было сказать, является ли этот кабинет слепком с личности профессора Эккерта, или за долгие годы, проведенные в нем, изменился в соответствии с требованиями окружающей обстановки сам Пауль Леонардович. Однако, как бы то ни было, и Вадим, и Полина, едва войдя в квартиру старого ученого, почувствовали себя как бы не в своей тарелке, и неловкость эта только усилилась, когда предводительствуемые прямым, как указка, стариком, они прошли в его рабочую комнату и уселись в кресла, расставленные вокруг маленького журнального столика, стоявшего в самом центре помещения, прямо под помпезной - бронза и хрусталь - люстрой.

- Могу ли я, уважаемый Вадим Борисович, ознакомиться с упомянутыми вами документами? - Спросил Эккерт, когда рассказ был окончен.

- Полноте, господин профессор, - без тени улыбки ответил Эккерт на недоуменный взгляд Реутова, который, разумеется, из одних только соображений безопасности, представился профессору под вымышленным именем. - Лично, насколько я помню, мы не знакомы, но видеть вас мне приходилось неоднократно, так что не обессудьте. Инкогнито ваше, так сказать, разоблачено, однако смею вас заверить, опасаться распространения столь интимных сведений, коими вы со мной поделились, вам не стоит. Ad notam1, я человек старого закала, а в наше время, такие вопросы даже не обсуждались.

# 1К сведению (лат.).

- Благодарю вас, Пауль Леонардович, - сдержанно, в манере, заданной стариком, поклонился Вадим и, вытащив из кармана, передал Эккерту записку Шуга и листы своей не состоявшейся истории болезни.

- Тэк-с, - Пауль Леонардович внимательно прочел оба документа и, возвратив их Вадиму, заглянул в свой блокнот. - Ad rem2, я вижу три вопроса, на которые нам следовало бы ответить, и, a posteriori3, должен заметить, что они не обязательно между собой связаны. Совпадение феноменов по времени и месту, как вы, Вадим Борисович, разумеется, знаете и сами, не есть доказательство их внутренней связи. Тем не менее, и отметать с порога наличие таковой связи, я бы не стал. Итак, что мы имеем.

# 2По существу дела (лат.).

# 3Исходя из опыта (лат.).

Старик перелистнул страницу блокнота, и остро отточенным карандашом аккуратно вывел цифру "один", заключив ее в идеальный круг.

- Ранение в голову, - сказал он, одновременно записывая эти слова под цифрой. - Здесь мы имеем два независимых свидетельства. Во-первых, офицера, видевшего вас в момент получения раны, и, во-вторых, врача, проводившего предварительный осмотр в госпитале. Врач осматривал безымянного пациента, однако личность вашу удостоверяет другой свидетель. Таким образом, хотя вероятность врачебной ошибки полностью исключить нельзя, в целом, приходится согласиться с тем, что во всех трех эпизодах, на поле боя, при осмотре, и на госпитальной койке, присутствовали именно вы. И, стало быть, проникающее ранение в голову так же имело место быть. Однако поскольку в нашем распоряжении нет ни рентгеноскопических снимков, ни данных нейропсихологического обследования, а вы, по крайней мере, с 1963 года демонстрируете полную сохранность не только высших психических функций, но и всех прочих мозговых функций, мы можем допустить, что или ранение было действительно проникающим, но без поражения мозга - и в этом случае, пуля должна до сих пор находиться в вашей черепной коробке - или имела место лишь контузия, ошибочно оцененная свидетелями, как ранение. Правда, при таком предположении, свидетельство военного хирурга должно быть приписано его небрежности и, я бы сказал, некомпетентности. В последнем случае, шрама могло и не остаться, хотя верится в это с трудом. Какой-то след ... Впрочем, это вы понимаете и сами. Следовательно, de facto1 интересовать нас должен шрам. Вернее, его отсутствие.