lib - Êåéò Òèðíàí

Внезапно, без всякого перехода, цвет стал менять оттенок, становясь более светлым, а звуки из неразборчивых "Бу-бу", стали складываться в какие-то слова, значения которых понять было невозможно. Вдобавок, ко всему прибавилось ощущение, что кто-то рвет мое тело на маленькие кусочки, делая это так медленно, словно испытывая невероятное удовольствие от моих мук. Я почувствовал, как заклокотало в горле, и до слуха донеслись странные звуки, издаваемые моим же горлом. "Бу-бу" становилось все четче, а розовый цвет, сменивший красный, бледнел все быстрее, становясь сначала серым, потом белым и, наконец, беспощадно выжигающим зрачки, ослепительно белым. Кто-то дико орал, мешая сосредоточиться, и попытаться понять, кто я, где я...

В сверкающем сиянии мелькали какие-то контуры, то приближаясь ко мне, то отдаляясь, а я думал о том, что если я еще не умер, то очень хочу умереть, потому что выносить это было уже выше моих сил. Я быстро приходил в сознание, и это было хуже всего, потому что боль, казавшаяся бесконечной, усилилась многократно, многократно же увеличивая страдания. В сверкающем, ослепительно белом сиянии мелькали лица, казавшиеся мне знакомыми, но я не мог вспомнить, кто это, не мог понять, что им нужно от меня. Картинки сменялись с такой быстротой, что я даже не успевал понять, знаю ли кого-то из мелькающих лиц, или это просто очередной способ изощренного издевательства, которым меня подвергали неведомые, и невиданные существа...

Больше терпеть было невозможно. Мое горло вдруг стало издавать смутно знакомые звуки, которые складывались в какие-то странные слова. Но самое странное заключалось в том, что я был уверен, что когда-то знал эти слова:

- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

Я открыл глаза. Вокруг меня стояли какие-то люди в белом, которые глазели на меня и улыбались. Я не мог понять, почему, когда мне так плохо, они улыбаются, и даже похлопывают друг друга по плечам. В глаза бил яркий свет, мешающий разглядеть черты их лиц, но сомнений не было - они улыбались. Я слышал их голоса, говорившие какие-то слова, не менее странные, чем те, которые я произнес только что. Какой-то мужской голос все время твердил:

- Ну, все, теперь уже все! Ну, все...

Другой голос, выше тембром, тоньше и гораздо нежнее, повторял отчего-то знакомое мне имя:

- Серафим! Серафим! Серафим!

Я попытался сконцентрироваться на этом голосе, понять, откуда он доносится. Мне показалось, что справа от меня. Сделав невозможное усилие, я скосил горевшие от яркого света глаза и увидел знакомое лицо. Я еще не понимал, кто это, но все мое существо потянулось к этому лицу, инстинктивно почувствовав, что только этот человек способен защитить меня от всех. Словно угадав мою мольбу, лицо приблизилось, закрыв собой ненавистный свет, и я узнал Марию....

________________________________________________________________

...С чего же начать? Наверное, лучше, если начну с самого конца. Так будет понятнее. Больница, в которой я находился, и в которой, как выяснилось, балансируя между жизнью и смертью, я провалялся в реанимации, оказалась закрытой городской больницей, где лечились только самые высокие чины области. После того, как пришел в себя, меня перевели в большую, отдельную палату, где за мной ухаживала целая бригада врачей и медсестер. Допускали только Марию, но однажды меня посетил Виктор Владимирович. Он выглядел несравнимо лучше, чем в тот день. Он некоторое время пробыл со мной в палате, после чего встал и сказав:

- Потом, все потом, а сейчас выздоравливайте.

И ушел, оставив меня в полном недоумении. Но свое обещание он выполнил. Когда, в сопровождении Марии и трех высоких серьезных мужчин, глядящих на меня с опаской и, как мне показалось, уважением, я покинул больницу, нас привезли в уже знакомый мне особняк, где меня встретили Виктор Владимирович, его начальник охраны, жена хозяина и молодая девушка, лицо которой показалось знакомым. Девушка обняла меня, едва не задушив в своих объятиях и, почувствовав знакомую ауру, я понял, что это Тамара....

А потом был торжественный обед, за которым мне все и рассказали. И сделал это Виктор Владимирович. Мы все сидели за столом, и слушали его рассказ. Я - в первый раз, остальные, наверное, уже в десятый, или сотый.

- ...Когда ворвались мои охранники, и стали избивать тебя, я каким-то чудом пришел в себя, и первое, что я увидел, это лицо своего брата. Он выглядел настолько ужасно, что после того, что я пережил с вами, Серафим, сомнений уже не оставалось - это он. Я приказал своей охране схватить его, и хоть клещами, но вытянуть из него, где он держит Тамару. Но этого не потребовалось - вы отлично сделали свою работу, и Саша готов был сам рассказать, что угодно, чтобы прекратить свои мучения, которые, как оказалось, для него еще только начались. Забегая вперед, скажу, что Саша умер уже на следующий день, а его тело буквально разложилось. Но главное мы от него узнали - он назвал адрес. И еще рассказал, что через Тамару они замышляли убить меня, придав моей смерти естественный вид умершего от горя отца. Я собрал всех своих людей, подключил милицию, ФСБ, и мы поехали по указанному им адресу. Мою дочь, в состоянии глубокого гипноза, держали в подвале загородного дома, принадлежащем известной колдунье Зое. В подвале, где нашли Тамару, повсюду висели какие-то кабалистические символы, а она, - посмотрев на дочь, Виктор Владимирович сделал паузу, и продолжил, - лежала на каком-то столе, на поверхности которого были вырезаны странные, непонятные знаки и слова на неизвестном языке. Тамару сразу же увезли в больницу, но врачи не могли привести ее в чувство. И тогда Вера, моя жена, сказала, что знает целительницу Марию, которая когда-то помогла ей в одном деле, и которой она доверяла. После того, что я видел и испытал на собственной шкуре, я уже не мог оставаться тем атеистом, которым был всю жизнь.