lib - Êåéò Òèðíàí

Мне редко приходилось открывать его - колдовские обряды бабки Серафимы всегда немного пугали меня. Я предпочитал лечить людей травами и молитвами, лишь изредка, если болезнь была не телесной, а порченной злым глазом, приходилось прибегать к ответным мерам. Вспоминая, что мне сегодня потребуется, я достал из сундука тяжелый сверток и, развернув его, увидел длинные, слегка проржавевшие гвозди. Отсчитав семь штук, я тщательно завернул остальные, и положил их на место - гвозди из гробов покойников опасная штука, с ними не стоит шутить.

Я доставал магические предметы, каждый раз читая короткую молитву во спасение своей души, и поминая имя Господа, умоляя быть ко мне милосерднее, ибо я собирался творить черную магию, противную и Богу, и мне самому. Но это была вынужденная мера, а мое единственное оправдание было в том, что делал я это не из корысти, и не для собственного блага.

Рядом с гвоздями уже лежал пучок женских волос, бог знает, когда срезанных бабкой Серафимой с головы какой-то падшей женщины, семь черных свечей, отлитых в Вальпургиеву неделю, черная тряпка и завернутая в черную бумагу горсть кладбищенской земли. Я переложил все эти вещи в свой колдовской, как его называли селяне, мешок, накрепко связал узлами и, прочитав над мешком очистительную молитву, вернулся к столу.

Взяв в руки фотографию Тамары, и зажав в левой руке сережку, принадлежавшую пропавшей девушке, я закрыл глаза, пытаясь отрешиться от всего, чтобы ощутить слабый, тоненький поток идущей от этих предметов энергии. В этот раз, как ни странно, получилось лучше. От сережки шло два непохожих друг на друга потока, один из которых был и на фотографии и, насколько я мог судить, принадлежал именно Тамаре. Я ощущал легкое покалывание в подушечках пальцев правой руки, держащей фотографию девушки, что однозначно свидетельствовало о чьей-то зависти, причем, если я не ошибался, зависти женской. Кто-то из тех, кто держал фотографию Тамары до меня, по-черному завидовал ей, и это была не просто зависть. Я попытался откинуть все и сосредоточиться именно на этом, еле различимом среди остальных черном ручеечке. Получалось плохо. "Ручеек" то прерывался, то терялся среди чужих эманаций, коих на фотографии было множество.

Почувствовав, что начинаю уставать, я хотел уже прекратить это дело, но внезапно на меня просто хлынул поток, состоящий из зависти, злости и пожелания смерти! Так, будто кто-то отодвинул запирающий камень, и чернота души какой-то женщины (в этом я был абсолютно уверен) едва не затопила мое сознание. Этот поток словно отрезал меня, не давая приблизиться к слабому, едва мерцающему ручейку энергии девушки, мешая почувствовать и понять, что случилось с Тамарой, которая находилась в каком-то странном мире, между жизнью и смертью...

Я открыл глаза. Комната расплывалась, а голову стиснул стальной обруч, продолжающий сдавливать ее с неумолимостью железных тисков. Отложив фотографию и сережку, я быстро прочитал очистительную молитву, чувствуя, как боль понемногу отступает, и предметы в комнате принимают более четкие очертания. На часах было почти семь, и я начал собираться. Если я хотел успеть попасть в Омск до полуночи, самое время было выходить...

Старенький автобус, на который я едва успел, был почти пуст. Кроме меня и водителя, угрюмого, неразговорчивого Петра, в автобусе сидели две бабки, боязливо поглядывавшие в мою сторону. Одну из них звали Верой, а другую все называли по отчеству, Семеновной. Они сидели в другом ряду и время от времени поворачивались в мою сторону но, заметив мой взгляд, быстро отворачивались, и снова начинали о чем-то шептаться. Я старался не прислушиваться к их разговору, но до меня периодически доносились отдельные слова, недвусмысленно свидетельствовавшие о теме их разговора.

За окном мелькали красивые ландшафты, но я почти не замечал их, думая о том, что мне предстоит сделать. Помимо всего прочего, необходимо было еще получить согласие Виктора Владимировича, человека, как я понял, властного и тяжелого. Но оставалась надежда, что ради дочери, в которой он, как видно, души не чаял, Виктор Владимирович согласится. По-крайней мере, я очень надеялся на это. Еще я думал о Марии. Я не знал ее адреса в Омске, но мне было приятно думать, что одну ночь я буду находиться где-то недалеко от нее. Конечно, я мог узнать ее адрес у Татьяны, но почему-то не стал этого делать. В конце концов, я ехал в Омск не развлекаться, и вмешивать Марию в свои дела вовсе не собирался...