Феликс Максимов: Духов день

Пленный княжич сидел в полутьме возка, кафтан на плечи наброшенный не по росту, свесились белые рукава, он отвел занавесь от оконца, разомкнул было губы, попрощаться ли, поприветствовать, но так и остался в немоте непритворной. Рот ладонью прикрыл.

И пала навсегда занавесь на окошко.

Вильнуло напоследок кожаное ведро на запятках возка.

Ксения мелко смяла скорлупу в кулаке, рассыпала, чтобы куры неслись, встала и пошла к заставе.

Прапорщик, только что полтинником ублаготворенный, нищую богомолку не мытарил, только строго велел показать поклажу - она с улыбкой вывернула мешок.

Пусто.

К шву пристала солома и хлебные крошки.

- Ну, коли так, ступай, матушка, где так долго ходила, что ж добра не нажила? - пошутил сторож.

- По миру ходила, - в тон ему ответила Ксения - Мое добро при мне.

Побрела меж колеями, и только от глаз скрылась, сняла пустой мешок с плеча.

Потрясла легонько, губами тихонько потпрукала.

В ответ из мешка загуркало, завозилось, и выкатилась из холстины серая кошка.

Потерлась о ноги странницы, спину напружила и одним глазом моргнула.

Ни к чему дорогу разведывать, по запаху, до зуда - близки перелески на выселках, московские ясени, жилье тесное, молоко, хлеб сырой и серый. Воды темные, броды мелкие, белого города площади торговые, черные бани в овражках, и березовые поленницы, шатровые кровли и купола, хрумкие на откусе детские антоновские яблоки, опорные стены на Трех Горах и червонные венцы Новодевичьего.

- Брысь на Москву! - засмеялась Ксения.

И закрыла глаза.

2006-2009, Москва-Галич-Москва.