На вершине свершилось. Подломились колени Тодора посреди площади, к звероловам обернулся парень, мол - берите живьем, сукины дети, коль ваша воля. Подразнил близкую гибель певчими глазами. Гулко опустились веки золотые. Силы в землю мостовую вытекли с кровью. С четырех сторон набросились волчьи звероловы, занесли лезвия, пальцы окогтили. Пало солнце за волнистые холмы.
В тот же миг оборотились охотники, дома Рай-города и Ладан-монастырь темными деревами.
Перекручены были те дерева злобой адской, как баба белье крутит. Голые развилки, как рога, небесам грозили. Застыли в кряжистых стволах лица оскаленные. Каркали на ветвях черные птицы ночные, к деревам прикованные навечно за горло - то не птицы, то были души разбойников - последняя плата за кровавый выкуп.
Десятью пальцами впился напоследок выживший Тодор посреди окаянных темных дерев в сырую землю.
Стоял на карачках, вздрагивал вывихнутыми звеньями костяной хребтины. Горячее дыхание в сухой надорванной глотке клокотало. Жить тесно, умирать пресно. Раны сочились. Горевал Яг на плече. Сверчки в сумерках щемкое прощание прожурчали. Пахло далеким кипреем, что на горьких гарях растет. Голосом леса шумели.
Мимо зрения прошли на свободу по небесной тропе двенадцать мертвых.
Еврей-переселенец с женой, Русский солдат седоусый. Подмастерья и коробейник. Каторжанин с богомольцем. Шарманщик с обезьянкой Фокой- красные штаны. Слепой лирник с мальчиком об руку. Обернулся поводырь на ходу, посмотрел на Тодора в упор благодарно живыми глазами. И знал Тодор, что теперь у мальчика руки теплые и кровь по жилам бежит. Шли другие к Богу под темными деревами вдаль и вскользь.
Знать и мне пора спать. Помяни мя, Господи, в сиротстве моем.
Разомкнул пальцы Тодор, к грудине земной припал.
Упала на ладонь слеза. Упала на скулу - вторая.
Слева белым лунным светом ополоснуло, справа - черная коса полуночью свесилась, загремела дунайским наборным серебром.
Нехотя приоткрыл глаза Тодор.
Сидела на земле Миорица, держала его голову на семи подолах и плакала над суженым, раны омывала живой водой из мертвых ладоней.
- Пусть дышит Тодор. - жарко шептала девушка Миорица.
- Моя ты хорошая… - еле ворочая языком, вымолвил лаутар - откуда же ты взялась здесь. Иди со всеми. Только оглянись, чтобы я посмотрел на тебя еще один раз.
Приложила палец к губам Миорица, проговорила горько:
- Я все о тебе знаю наперед, Тодор из табора Борко. С первым твоим криком я народилась. Я всегда с тобой рядом след в след ходила, на полшага всего отставала, только ты меня видеть не мог. Я - смерть твоя, Тодор. Сама себе изменила, забыла ремесло мое смертное. Забрать тебя из жизни моих сил нет. Я люблю тебя и теперь вечно с тобой буду, днем - вещей овечкой, ночью - девушкой, пока не прогонишь или люди не разлучат.
- Не прогоню… - наощупь слабыми пальцами Тодор обвел смуглое лицо Миорицы, будто богомаз - основу иконы - И люди не разлучат. Как на свечу внесенную во храм, глаза людские с упованьем смотрят, так на тебя глядеть заставлю их.
Поцеловала в глаза Тодора смерть-Миорица острыми губами.
И тогда увидел Тодор цыганских богов.
А меж ними то, что Без конца Без начала А не Бог…
Что такое -
Без конца, Без начала, А не Бог…
А вот что такое - колесо ясное.
Под темно-синим небом, сидели на клеверной поляне у реке тесным кругом цыганские Боги.
А посреди круга полыхало языками солнца огненное колесо.
Поставили на него боги закопченный казанок с чаем, настаивались в кипятке лаванда и фенхель.
Укрепили боги над огнем рогатки с вертелами - жарились на вертелах полевые кролики, грибы-подосиновики и хотчи-витчи - ежи печеные. Вкусно, цыганский корм.
В ивах завитых по берегам, в высокой осоке веселились шесть мальчиков и шесть девочек - росточка маленького, на каждом рубашка красная и штанишки голубенькие, вышитыми поясами три раза обернуты -концы кушаков хвостиками мельтешили. Шалили чумазые дети, резвились кувырком, играли без передышки гребешками, зеркальцами, каштановыми ядрышками и бузинными бусами.
Знал Тодор сызмала, что не простые это дети - а спорники.
Повстречает цыган в лесу маленьких подкидышей, обласкает, последним хлебом поделится, пустяков ярких надарит для игры, под свой кров ночевать пустит - так доброго человека удача, счастие и веселие век не покинет.
Стояли поодаль человечьи приношения духам - молоко в черепках, ячменные лепешки, неходовые монеты и куриные камешки с дырками, дрожали меж стеблей крошечные светильники из цветного леденцового стекла.
Читать дальше