Феликс Максимов - Игра

- Гоббо Буардемон де Бугребиль! - вдумчиво, с трудом, словно пережевывая гравий, представился капрал, - тут вот указ, матьпермать, вышел - орден Храмовников распущен - во Франции - то им давно уж капут. Теперь вот в Шотландии ищем, нечестивцев. Сказано, матьпермать, - арестовывать, наше дело - маленькое: выявить, расследовать, пресечь. Написано: в тюрьму волокчи, будем волокчи. Вы человек образованный, блондин, - уверенно продолжал капрал - поэтому мы вас милостиво просим на корабль для мозговой, матьпермать, поддержки. А то у нас практики много, а вот с теорией - туго. Вы вроде Папский шпиен, вот и арестуем, гадов-храмовников, по-ученому.

Нам выделили чистую каюту на корабле, Буардемон, проникшись бумажкой, печатями и подписями, в качестве насильственной роскоши приставил к нашим дверям рыжеусого негодяя с альпийским рожком.

Рядом стоял второй - молодой барабанщик и самозабвенно играл на губах - через два часа концерта я понял, что из всех искусств, поистине дьявольским детищем является музыка.

Будь я живописцем, не преминул бы написать картину, некий вид ада, где мздоимцев, воров, шлюх, королей и ломбардских ростовщиков - истязают на великанских музыкальных инструментах особо несимпатичные черти.

Ночью качало, твои волосы, Агнес, рассыпаны были по тощей подушке, ты улыбалась, на руках твоих дремала твоя собачка-барашек - зверек юркий и непонятный даже во сне. От него пахло мокрой шерстью, молоком и горькой травой.

И мне стало страшно - я не видел Британии, острова печали моей, полтора года - как знать, может быть, никого из моих “Чудесных слуг” не осталось в живых. Я гадал: - были ли Плакса - Бегемот и бальзамированный Корчмарь действительно мертвы во время Адского Хода, или то явилось мне сатанинское наваждение.

И виделся иной корабль, и ранний дождь, и зарезанный на пирушке Воевода, тогда я видел как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, теперь же лицом к лицу…

Был май и корабль рассекал всенощную глубь бережно, как любовник, по небу зеленому и чистому, как яблоко, разбрелись созвездия, я один стоял на палубе и узнавал очертания порта в мареве, позади, за алой, как петушиный гребешок кормою, дремал вне закона Континент. Дремал и Глазго. В предрассветные часы, моя утраченная, мир переполнен призраками, равнодушными к живой плоти, еще не проснулись виселицы и мукомольни, и башмаки у кроватей бюргеров, и не заплетены женские косы, и не подписаны смертные приговоры, игральные карты собраны в колоды и заперты двери церквей, и продрогшие лошади бредут по росным пастбищам.

И парусник скользит над водами, как протяжная молитва.

В этот час тому, кто не спит принадлежит мир. В этот час никто не думает кто не спит, не беспокоит, не окликает его по имени даже в неустанных молитвах. В этот час хорошо умирать.

Тогда, с мальчишеской дерзостью я обещал себе: мой смертный час свершится на рассвете.

По прибытии я должен был сопровождать отряд швейцарцев - в ногу они топали по знакомым и позабытым улочкам Глазго, дробили лужи и пугали философически валявшихся в грязи свиней.

Я и Агнес верхами следовали за ними в отдалении, - ты, моя добрая фламандка, превосходно держалась в седле.

Я не удержался от улыбки, минуя привычный дворик “Святой Вальпурги”. Маммон по обыкновению с кем-то ссорился на крыльце - гостиница сменила вывеску, теперь она называлась “Монах, подковывающий яйцо”.

Я кивнул хозяину, но хитрый демон, изрядно поблекший при дневном свете, сделал вид, что не узнал меня.

За пестрыми швейцарскими рейтарами бежали и улюлюкали ребятишки.

Капрал Гоббо Буардемон невозмутимо гарцевал впереди отряда на рыжей мохнатой коняге, и ел соленый огурец.

Вскоре его латная рукавица мерно забухала в двери ратуши. Шериф Глазго осторожно высунулся из окошка первого этажа.

- Кто такие?

Капрал меланхолически жевал. Огурец иссяк, некоторое время папский ратник критически изучал огуречную зеленую ” попку” с хвостиком.

Наконец, зычно и грустно, “швейцарец” выдал:

- Меня зовут, матьпермать, папский легат.

Шериф по пояс вылез из окна, как кукушка из испорченных часов.

- Что вам, собственно, надо?

- Хочу тамплиеров, - барственным тоном заказал капрал. мы их, растудыть, сейчас арестовывать будем.

- За что?

Буардемон подумал и уверенно объяснил:

- А чего они вообще?

Против этого аргумента не устояли бы и стены Иерусалимского Храма.

Шериф исчез на миг и появился уже на парадном крыльце ратуши, внимательно глядя в глаза капралу Гоббо.