Мишель Файберо - Близнецы Фаренгейт

- О, Бамси! - воскликнула она, обращаясь, надо думать, к Борису. - Ты не говорил, что у тебя есть дети!

Нижняя челюсть Бориса заходила ходуном, точно разладившийся от дурного с ним обращения мотор.

- Я… я хотел сделать сюрприз, - запинаясь, промямлил он. - Вообще-то, больших хлопот с ними не будет. Они, в основном… сами о себе заботятся.

- Ой, но какие же они миленькие! - вскричала, вскакивая с кухонного табурета, женщина. Роста она была невеликого, не многим выше близнецов, а голову ее украшали соблазнительно взъерошенные, густые светлые волосы. Кожу женщины покрывал загар, отдававший в тона жженого сахара, составляя яркий контраст с ее белым купальным халатом. Лицо обладало сверхъестественным сходством с личиком куклы, одной из тех, которых мать год за годам дарила близнецам - скандинавской малютки, предназначенной (согласно «Книге») для того, чтобы подвешивать ее к потолку автомобиля. А кроме того, женщина прямо-таки светилась от здорового питания.

- Это госпожа Кристенсен, - прокаркал Борис Фаренгейт. - Она теперь будет жить с нами.

- Как поживаете, - в один голос спросили близнецы, прибегнув к языку тех книжек, которые им довелось прочесть. Они решили, что от них ожидают именно этого.

- О, превосходно ! - разулыбалась госпожа Кристенсен и протянула им руки, по одной на каждого.

Сгорбившийся над кухонным столом Борис Фаренгейт показывал все свои зубы в улыбке, ему до ужаса не шедшей.

Близнецы наелись так, что у них закололо в животах - проглотили по обильной порции мяса, приготовленного госпожой Кристенсен. Они были слишком слабы, чтобы сидеть со взрослыми за столом, поэтому тарелки их, с верхом наполненные парящим белком и комьями крахмала, госпожа Кристенсен поставила на пол.

- Бедняжки, бедняжки, - причитала она, наклоняясь, чтобы налить им молока - не из объемистой груди, колыхавшейся под ее купальным халатом, но из разноцветной произведенной в Канаде картонки. И прежде чем дети успели воспитанно поблагодарить ее, вернулась к плите.

Госпожа Кристенсен была, на самом-то деле, вырабатывавшей кулинарную энергию динамо-машиной, - она безостановочно щебетала, купаясь в парах своей быстроходной стряпни, сбивала, не глядя на них, яйца, и радостно жонглировала утварью, которой Уна Фаренгейт никогда не пользовалась.

- Вот, это тебе, скрытный мошенник, - сказала она, поставив перед сбитым с толку Борисом тарелку шипящих котлет.

И следом, пронзительным шепотком:

- Я просто умираю от желания узнать, о чем еще ты не упомянул в письмах!

Таинто’лилит и Марко’каин, извинившись, покинули кухню и обоих вырвало.

Одни в своей спальне, дрожащие, согнувшиеся над металлическим тазиком, они, казалось, целую вечность, извергали из себя жижу, отливавшую всеми цветами радуги.

- От нас дурно пахнет, - сказал Марко’каин в недолгом перерыве между позывами.

- Это все помидоры, - вздохнула Таинто’лилит.

Больше всего на свете им хотелось сейчас искупаться. Само по себе, это проблемой не было: близнецы привыкли и мыться, и одежду свою стирать вместе. Однако теперь их томила новая, не высказанная ими вслух тревога: а ну как госпожа Кристенсен вызовется купать их. Мысль эта была ужасающей - запретной, хоть и не понятно почему, более всего, с чем они когда-либо сталкивались в жизни. Но, в конце концов, близнецы все же прокрались в ванную комнату, заперлись в ней и наполнили ванну.

Взвизги женского веселья и рокоток отцовских увещеваний эхом разносились по дому, а голые близнецы уже вступили вдвоем в горячую воду.

- Это больше не наш дом, - сказала Таинто’лилит, глядя на брата поверх мерцавшей между ними, побуревшей под стать мясному бульону воды. - Все изменилось.

Марко’каин кивнул, соглашаясь.

- Мы тоже изменились, - сказал он.

Дети украдкой оглядели друг на дружку, проверяя, не обозначились ли уже начатки титек и бороды, которыми их так напугали, - но нет, внешние их оболочки оставались успокоительно одинаковыми. Это внутри у них что-то переменилось непоправимо. Что-то случилось с ними там, в пустоте.

- Я сердит на отца, - сказал, намыливаясь, Марко’каин. - А ты?

- Очень.

- Как по-твоему, нам не станет лучше, если мы его убьем?

- По-моему, нам нужно просто сбежать, - ответила Таинто’лилит. - Только на этот раз с настоящей едой.

Марко’каин окунул в воду голову, чтобы сестра смыла с нее пену, а вынырнув, сказал:

- Тогда, может, убьем отца, а уж потом сбежим?

- А как же быть с госпожой Кристенсен?