Владимир Шуля-Tабиб - Уолдя

вернуть любовь, но всего на два года! Причем второй - уже с тяжкими муками, госпиталями, отчаянием, надеждами на чудо.

И вот уже не осталось ничего, кроме мучительного ожидания конца. Держаться

самому и поддерживать в ней надежду, а когда она уснет, глотнуть скотча и постараться

уснуть . Хотя бы часика на три-четыре, иначе не продержаться. Завтра - 14 часов крутить

баранку по Нью Йорку, продираться в уличных потоках, как на байларке по порожистой

реке. И не уснуть за рулем...Хотя бы часика три, каких-нибудь 200 минут. Потому что

больше нельзя: надо Люсю покормить, переодеть, перестелить ей постель, довести до

туалета, пока еще она, слава Богу, сама, вцепившись в тебя, может переставлять ноги. И

пока она свято верит, что слабость только от лечения, от проклятой химии.

Господи, не дай сойти с ума! Какой болван придумал, что ад - это раскаленные

сковородки, смола, пламя? Чушь собачья! Ад - это когда твоя любимая медленно умирает, а

ты бессилен и еще должен шутить, улыбаться, не давать ей

уйти в депрессию, а потом

спешить на работу и там тоже шутить, тоже улыбаться - в Америке не принято плакать на

работе. Они, американцы, нормальные люди и все понимают, и сочувствуют, и готовы

помочь. И,конечно же, помогут. Когда придет пора хоронить. Скинутся, кто сколько может, и помогут. Так уже не раз было. Но сейчас никто тебе помочь не может, поэтому шути.

Улыбайся изо всех сил. Улыбайся, черт тебя задери, ты ведь уже американец!

Человек в зеркале оскалился и поднял стакан скотча.

- Водку ты уже разлюбил - стареешь, приятель. Хотя в молодости выпил не меньше

цистерны.

- Водка бьет по голове, - возразил он человеку в зеркале, - вытаскиввает наружу

агрессию, подозрительность, ревность. А утром болит голова.

- Согласен, - кивнул человек в зеркале и назидательно поднял палец: -Пей скотч, только не бери дешевку!

- А я что пью? - обиделся Уолдя. - Еще скажи, что надо пить маленькими глоточками, только со льдом и неразбавленный . Болтун ты, братец!

Человек в зеркале кивнул и отвернулся.

Уолдя допил стакан и, даже не успев поставить его, провалился в сон.

Когда он открыл глаза, то долго не мог сообразить, где он: пески, барханы до самого

горизонта, южная ночь - черная, густая, с яркими звездами - картина, знакомая и по Афгану, и по Средней Азии. А он хорошо помнил, что засыпал в Нью Йорке!

И лежит он на большом плоском камне, еще не успеввшем остыть от дневного солнца.

Где-то сзади журчит ручей, и это странно: барханы - и ручей, а кругом ни травинки, кроме

сухой верблюжьей колючки.

- Здравствуй, Владимир! - прошелестело слева : откуда-то из ничего возник

невысокий лысоватый человек весь в сером: недорогой, но аккуратный костюм, такой же

неброский галстук, голубоватая сорочка - явно клерк из какого-то офиса, нигде от этой

чиновничьей братии не скроешься, и в пустыне достали.

- Здравствуйте, - неприветливо ответил Уолдя, - только я что-то не припомню, чтоб

мы были знакомы! Вы насчет страховки или...

- Или, - улыбнулся незнакомец и ткнул пальцем в небо. - Я оттуда, из Бюро жалоб и

молений четвертого подотдела сектора Информации.

- Вот даже как! - округлил глаза Уолдя, но почему-то не удивился, хотя никогда

прежде не задумывался о том, что там, на Небесах, что-то или кто-то есть, тем более

чиновничий офис со всякими бюро, отделами, секторами, подотделами.

- Именно так, - подтвердил незнакомец. - В ведении нашего Бюро было

зарегистрировано несколько твоих обращений к Богу. Кстати, весьма невнятных. К тому же

ты у нас на учете как бывший коммунист и, значит, официальный безбожник. Чего же ты

хотел от Бога:?

- А вы, стало быть, и есть Бог? - насмешливо прищурился Уолдя.

- Многого хочешь! - усмехнулся незнакомец. - Бог занимается проблемами

глобальными: судьбами цивилизаций, континентов, целых планет наконец. Всеми прочими

делами занимаемся мы, Небесная Канцелярия.

- И у вас бюрократия, - вздохнул Уолдя.

- А как же! - учительским тоном сказал незнакомец. - Есть только два способа

управления человечеством: военно-полицейский и мирно-бюрократический. Других, увы, Бог придумать не смог.

- Ну вот, - разочарованно протянул Уолдя. - А пели: каждый человек вселенная, каждый уникален, неповторим! Для бюрократа же все мы всего лишь некие условные

единицы!

- Вы себе льстите: в массе все вы очень даже повторимы! Ибо люди не изменяются, какими были во времена египетских фараонов, такими и остались. Отдельные гении не в