Omenus - Майкл Льюис

перспектива работы на торговой площадке. Мне никак не удавалось с ней свыкнуться.

Выступавшие перед нами продавцы облигаций с 41-го этажа по определению были лучшими в

своем деле, и с них я мог бы и должен был бы брать пример, но за их полированную стальную

броню было невозможно зацепиться. Они не проявляли никакого интереса к жизни вне Salomon Brothers, и их не занимало ничего, кроме продажи облигаций. Похоже, вся их жизнь была

замкнута пределами 41-го этажа, и меня иногда тревожило, не окажусь ли я там в своего рода

потустороннем призрачном мире.

Успех на торговом этаже сопутствовал намного более разным типам людей, чем мне

сначала казалось. Некоторые из выступавших перед нами были по-настоящему отвратительны.

Они грабили других ради собственного возвышения. Они изводили женщин. Они унижали

учеников. У них не было клиентов - только жертвы. Другие от природы были предельно

обаятельны. Они вселяли энергию и энтузиазм в окружающих. Они были почти честными и

справедливыми в отношениях с клиентами. Они были добры к ученикам. Дело ведь не в том, добр от природы или зол большой хобот. Это не имеет просто никакого значения, пока он

продолжает орудовать этим своим подвешенным и раскачивающимся инструментом. В пятом

акте злые парни совершали восхождение на 41-й этаж, и там их ожидало не наказание, а

процветание. (Совсем другой вопрос, было ли процветание результатом того, что они скверные

люди, или им на пользу шли некоторые особенности их бизнеса, никак не соотносящиеся с их

нравственными достоинствами.) Добрые свойства человека не принимались в расчет на

торговом этаже. Они не вознаграждались, но и не наказывались. Просто человек мог быть злым

или добрым.

Поскольку 41-й этаж служил вместилищем самых честолюбивых людей фирмы, а путь к

прибыли и славе был свободен от каких-либо правил и ограничений, обитатели этого этажа, включая самых кровожадных, имели неизменно затравленный вид. Там правила бал простая

идея, что сколь угодно разнузданное стремление к личной выгоде - это здорово. Пожирай других, или сам будешь сожран. Людям с 41-го этажа приходилось всегда действовать с оглядкой, потому что было cовершенно неясно, кто тебя окружает и тебе подчинен и кто из них и когда

пожелает завладеть твоим местом. В Salomon Brothers диапазон приемлемого поведения был

необычайно широк. Здесь ты наглядно видел, в какой степени свободный рынок способствует

цивилизации и смягчению нравов. В Salomon Brothers царил самый грубый и дикий капитализм, и

он был саморазрушительным.

Студентам учебных курсов, разумеется, не приходилось слишком много размышлять об

этике. Задача состояла в том, чтобы уцелеть. Было престижно принадлежать к самой сильной

группе, члены которой награждали всех пинками и затрещинами. Так же как детей необъяснимо

притягивают самые грубые и задиристые подростки, ты готов в обмен на защиту не обращать

внимания на отвратительные свойства специалистов по облигациям. Когда эти люди приходили

выступать перед нами, я изумленно открытыми глазами наблюдал поведенческий бутерброд, подобный которому мне случалось видеть только в кино. Будучи студентом, ты вынужден

исходить из того, что каждый из тех, кто обращается к тебе с кафедры, достиг успеха, а уж потом

начинаешь вычислять - как и почему. Вот в таком состоянии мне и случилось впервые увидеть

Человека-пиранью в действии.

Человек-пиранья пришел нам рассказать о государственных облигациях, хотя он так много

всего знал о работе с деньгами, что мог бы поведать о чем угодно. Он был единственным

продавцом облигаций, которого побаивались большинство маклеров, потому что, как правило, он

знал их дело лучше, чем они сами, и, если они финтили и давали ему неверную цену, он не

упускал случая унизить их через матюгальник. Другие продавцы всякий раз получали громадное

удовлетворение от этой процедуры.

Человек-пиранья был приземист и коренаст, как хукер бейсбольной команды.

Поразительной чертой его внешности было совершенно застывшее выраже ние лица. Темные, глубоко посаженные глаза и в самом деле почти никогда не двигались. А если и приходили в

движение, то очень медленно, как перископ. Жестко вылепленный рот тоже, как ни странно, был

неподвижен; только произнося слова, он открывался то больше, то меньше. И из этого рта

изливался поток глубокого финансового анализа и сквернословия.