Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

После войны особенно сильно потрясло меня событие, связанное с военнопленными. По Ярославлю пронесся слух, что на станции Всполье иногда останавливаются составы с военнопленными, которых везли из немецких лагерей. Как потом оказалось, везли в советские лагеря. Я однажды пошел на станцию и увидел женщин, которые надеялись хоть что-то узнать о своих мужьях, братьях, отцах. Видел падающие из вагонов бумажные комочки с именами и адресами родных. Потрясение было ужасным. Отказывался, не мог поверить, что это возможно.

Я стал оценивать реальности жизни куда придирчивее, чем раньше. Они меня убивали. Свинцово ложились на ду­шу. Умирающие от голода дети на Ярославщине. Деревню продолжали грабить до последнего зернышка. В городах са­жали в тюрьму за прогулы и опоздания на работу, а женщин в деревне — за копку уже замерзшей картошки или за сбор ржаных колосков на полях, ушедших под снег.

Все очевиднее становилось, что лгали все — и те, которые речи держали, и те, которые смиренно внимали этим речам. Для меня, деревенского парня, фронтовика, ушедшего на войну со школьной скамьи, все это было невыносимо. Пер­вые серьезные надломы в душе, первые разочарования; они, как серная кислота, разъедали ритуальные взгляды — мед­ленно, но с коварной неумолимостью.

В то же время победная поступь нашей армии пьянила, всем существом своим я продолжал воевать, разные сомне­ния и разочарования становились как бы мелкими, никчем­ными. Я помню утро Дня Победы. Весть о конце войны про­гремела, как майская гроза. По улицам бежали люди, стучали во все окна и кричали, кричали... Все ринулись на площадь у театра имени Волкова. Рыдания от горя и радости, бесконеч­ные объятия и поцелуи незнакомых людей. Уже не снаряды гудели над площадью, а стоял непрерывный гул людского восторга и людского горя, поселившегося в каждой семье на многие годы.

Еще во время учебы я женился. На студентке того же инс­титута Нине Смирновой. На красивой девушке, за которой ухаживал не я один. Она была улыбчива, любила танцевать, брала призы по вальсам. А я ревновал.

Сентябрь, мелкий дождик. Мы пошли регистрироваться. Все было скромно. Случился и еще подарок. На свадьбу при­шел отец, он, оказывается, накануне вечером вернулся из ар­мии, не предупредив нас о приезде. Справили свадьбу. Мой тесть, Иван, — чудесный человек, добрейшей души, мы с ним были в прекрасных отношениях. Теща, Екатерина, тру­женица, всю жизнь работала. Сын их Анатолий погиб на фронте, под Новороссийском.

Жизнь текла своими ручьями и реками.

Пленные немцы строили в Ярославле набережную, вос­станавливали дома, разрушенные бомбежками. Ходили по городу без конвоя. Пришел один как-то к нам и попросил хлеба. Теща посадила его за стол, накормила, чем могла. Я сказал ей:

— Что же ты делаешь, ведь они твоего сына убили!

— А может быть, какая-то немецкая мать и моего сына покормит.

Она продолжала надеяться, что сын жив.

...Прошло какое-то время, и меня неожиданно вызывают в обком партии. Там ведут в одну из комнат, где сидит мило­видная женщина, представляется инструктором ЦК, начина­ет вести со мной изучающий, ознакомительный разговор. Разговор доброжелательный. Затем спрашивает, почему бы мне не попробовать поступить в Высшую партийную школу? Я сказал, что еще не закончил институт. Ничего, окончите потом. Всего из Ярославля было отобрано для экзаменов шестнадцать человек. Меня разбирало любопытство. Никог­да в Москве не был. Поехал. Сдал экзамены.

В ВПШ учился всего год, но это был год, малость успоко­ивший мятущуюся душу. Мы чувствовали себя свободно. По­мню интересные семинары, дискуссии, на которых высказы­вались разные точки зрения. Много читал, изучал англий­ский. Но через год школу расформировали. Всех, кто имел высшее или неполное высшее образование, отослали назад — по партийным комитетам. Поначалу в Ярославле не знали, что со мной делать. Но потом взяли инструктором сектора печати областного комитета КПСС. Читал районные газеты, выиски­вал там «блох». Писал записки по этому поводу, приглашал редакторов районных газет на «задушевные беседы». Практи­чески бесполезная работа, но иногда и от нее был толк. В рай­онных газетах можно было прочитать такое, чего не найдешь ни в областной, ни в центральных газетах. Там люди понаив­нее, и бывало, что писали о реальностях районных будней от­крыто, без утайки.

Потом судьба повернула меня на другую дорогу. На бюро обкома готовился отчет некоторых секретарей райкомов об организации соревнования. Дело тухлое. Меня послали в Гаврилов-Ямский район. Там я нашел немало бумажных со­глашений о соревновании, но ни одного соревнующегося. Когда стал проверять, то оказалось, что и соглашения подпи­саны по телефону, никто ни с кем и не собирался соревно­ваться.