Admin - o a8f4e5e3a1273b3b

прилег на тот же диван, валетом к Маргарите, захватив с собой для компании Бабеля.

Дед с бабой собирались на рынок и о чем-то препирались в прихожей.

- Саша, покажи еще раз Джуди, - попросила Маргарита. Я, не отводя глаз от страницы

«Конармии», выдвинул нижнюю челюсть, рассеянно постучал по своему черепу

обезьяньей рукой и сказал утробным рыком: «У! У! У!»

- А еще?

- Все. Концерт окончен. Отстань, Марго.

- Саня! - напомнила из прихожей баба, - не забудь. Вот пятерка, на тумбочке под

зеркалом. Дашь девочке.

- А не многовато? - спросил дед.

- Девочка не обязана, - отрезала баба. Дед попытался сострить что-то насчет моей

профессии и взяток, но баба вытолкала его из квартиры, вышла следом сама и захлопнула

дверь. Несколько секунд я читал спокойно, потом Маргарита сказала:

- Саша, я - вооруженный бандит...

Я молчал.

- Саша, повернись ко мне, - укоризненно просила она, - ну, займись больным ребенком.

Наконец я сдался, отложил книгу и несколько раз на глазах Маргариты отрывал и

проглатывал большой палец собственной правой руки, а потом дрыгал им к тихому ее

восторгу. Потом надел на руку тряпичного зайца с пластмассовой бездарной головой, и он

стал беседовать с Маргаритой.

- Марго, - глупо улыбаясь, спросил заяц тонким голосом, - а почему ты валяешься в

постели среди бела дня?

- В городе желтуха, - серьезно объяснила ему Маргарита.

И тут в дверь, наконец, позвонили.

Милая девочка оказалась худющей, весьма энергичной особой маленького роста. Она

была даже меньше меня. Мне сразу не понравилось ее бледное веснушчатое лицо с

большими кругами под глазами и командный голос. Наша взаимная антипатия началась с

того, что я попытался снять с нее куртку, а она, дернув обоими плечами, сказала:

«Бросьте!» и торопливо разделась сама. Я, бормоча что-то подобострастное, опустился на

четвереньки и стал разыскивать для нее домашние тапки, которых, конечно же, не мог

найти. Тогда она, вторично скомандовав «Бросьте!», обошла мою идиотскую дворняжью

позу и вошла в комнату босиком.

- «Ну и черт с тобой», - подумал я, поднимаясь с четверенек. Маргарита увидела

стеклянные колбочки и резиновые трубочки и на всякий случай заорала благим матом.

- Папаша! - крикнула милая девочка, - возьмите ребенка на руки! И шевелитесь, ради

бога, сколько я у вас тут сидеть буду!

«Между прочим, не за спасибо пришла», - мысленно огрызнулся я, и схватил свою

горячую, толстую, орущую Маргариту.

- Сядьте!

Я сел.

- Держите ее! Ноги держите! Она меня не подпускает!

Я зажал Маргаритины ножки между колен, руками обхватил все остальное, извивающееся, как пойманный черт, и зажмурил глаза, чтобы не видеть Маргаритиной

крови.

Началась экзекуция. Маргарита беспрерывно сигналила в мое ухо густым протяжным

гудком.

- Не капает ни черта! - крикнула милая девочка. - Давайте другую руку!

- Может быть, не надо? - жалобно попросил я. - Может, обойдется?

Маргарита перекрывала наши голоса своим басом.

- Делайте, что я говорю! - скомандовала милая девочка. - Ой, какой избалованный

ребенок!

Наконец, когда Маргарита изоралась и измучилась, все было кончено. Я ненавидел

милую девочку. Она молча сложила свои причиндалы в сумку и вышла в коридор. Я

обежал ее и выступил вперед, преподнося пятерку, как преподносят в колхозах хлеб-соль

дорогим гостям.

- Спасибо... Мы так благодарны вам, - угрюмо бормотал я, не зная, куда ей сунуть эту

проклятую пятерку. Ведь есть же люди, которые умеют это делать как-то легко, красиво, достойно. Я не умею.

- Зачем это? - спросила она, в упор глядя на меня внимательным отчужденным взглядом.

- «Тяжелая баба, - подумал я. - Тоже не умеет все это как-то легко, красиво...» И опять

забормотал:

- Ну, как же... Ведь вы не обязаны... Воскресенье... Мы так благодарны.

- Я пришла, потому что Валентина Дмитриевна просила, - отрезала она. - А это уберите,

- и потянулась к вешалке за курткой. Я разозлился. «Ну нет! - подумал я, - еще обязанным

тебе оставаться?» И опять принялся всучивать ей пятерку.

- Нет, вы возьмите, пожалуйста... Как же так... Нам неловко. Мы не позволим...

Почему-то, бормоча, я все время называл себя императорским «мы», хотя, конечно, понятно почему: я представлял собой себя и возмущенно-благодарных бабу с дедом.

Я бормотал ненавидящим голосом пошлые благодарственные глупости, совал куда-то, в

направлении ее корпуса, купюру, а она хватала мои руки, отпихивала их и восклицала: