Андрей - Бледнее бледного

подтолкнул его носом – точнее той частью черепа, где должен был бы находиться нос, –

подкатив прямо к ногам интессы, и замер прямо над ним, готовый вмешаться, буде

пленник поведет себя неподобающим образом.

Пленник ни о чем подобном не помышлял и думать – не думал, с ужасом взирая на

оживший скелет, который только что играючи расправился с остатками его отряда, а

теперь возвышался прямо над, ним весьма недвусмысленно изготовив к работе палача

свои окровавленные клыки.

«Впечатляет, – оценила работу союзника Хода. – Быстро и эффективно. Очень хорошо».

Еще раз, подтолкнув пленника носом, Мей отступил на шаг, освобождая для Осси

оперативный простор для действий по ее высочайшему разумению.

Шаман лежал в пыли, сжавшись в комочек, и скулил, размазывая по своему серому лицу

кровь вперемешку с соплями и ритуальной краской. Сейчас он ничем не напоминал

идейного вдохновителя, многократно превосходящего численностью противника.

Вываленный в земле, с порванным ухом и сломанным прутиком жезла с намотанными на

него перьями, он был жалок, противен и бесполезен. Иметь дело с ним не хотелось, и

Осси перешагнув через гуринга, попытавшегося ухватить ее за ботинок, чтобы припасть к

нему жирными, как садовая улитка губами, направилась дальше, подарив ему жизнь.

Мей, однако, так не думал, и через несколько мгновений смачный хруст оборвал на

полуноте начинавший уже надоедать скулеж.

«Да воздастся каждому по глупости и скудоумию его», – изрекла Хода, а Мейла-кун уже

шагал рядом, прижимаясь к правой ноге Осси и задрав на хозяйку, измазанную в крови

морду в ожидании похвалы.

А если вспомнить, что мордой ему служил оскаленный окровавленными клыками череп, то нетрудно понять, что зрелище это было то еще… Но дорога к дому на холме была

открыта.

Холм хоть и казался небольшим, но пока добрались до вершины, солнце успело нырнуть

за горы, а на стремительно темнеющем небе уже появились первые звезды.

Изблизи – в упор, так сказать, – строение выглядело, мощным и нерушимым как бастион.

Будто не на века его строили, а навечно. Приземистый дом, сложенный из огромного

размера булыжников стоял крепко, и выглядел глубоко вросшим в холм.

Пролетевшие годы власти над ним не имели и отметин на нем не оставили – ни трещин, ни мха, ничего вообще, что говорило бы о возрасте последнего пристанища Лерда. Он не

выглядел ни брошенным, ни запущенным, вот только узкие редкие окна его были темны

и неприветливы.

В какой-то момент Осси поняла вдруг, что ей не по себе, и она всячески оттягивает тот

момент, когда придется взяться за кольцо двери и отворить ее. И именно поэтому она так

долго стояла, не двигаясь с места, и неспешно разглядывла стертые камни ступеней, массивные стены и чуть покатую крышу с невысокой широкой трубой. При этом она

никак не могла избавиться от ощущения, что пока она рассматривала дом, что-то чужое, чему нету в людском языке ни имени ни названия, внимательно изучало ее. А может быть, это сам дом присматривался к незваной гостье…

Из оцепенения ее вырвал голос Ходы:

«Что стоим? Чего ждем? Встречающих не будет. И дом, насколько я понимаю, – пуст».

– Сама знаю, – огрызнулась Осси. – Просто стою и все. Смотрю я.

«А, – протянула Хода. – Ну, смотри, смотри. Чего ж не посмотреть-то, если есть на что. И

долго еще смотреть будешь?»

Осси вздохнула. Хода была права: хочется – не хочется, а входить все равно было надо.

Иначе, и не стоило в такую даль переться.

Дверь была не заперта и открылась легко. Без скрипов и протестов. Будто смазывали ее

каждый день, да не абы чем, а дорогим иленским маслом, по сорок ниров за бутыль. И где

в такой глуши брали-то?

За открытой дверью кроме темноты и тишины ничего не было. Зато уж этого добра там

хватало.

– Ну, пошли, раз все туда так рвутся.

Как оказалось, рвались не все – Мейла-кун, например, в дом заходить отказался наотрез.

Несмотря на все уговоры и подталкивания.

То ли ему запрещено было, под страхом чего-нибудь крайне неприятного, то ли чуял он

чего, одному ему ведомое, но не шел. Крутился на пороге, но даже носа своего в дом не

сунул. Разбираться с капризами поднятого костяка было не досуг – темнело на глазах, да

и, действительно, пора уже было под крышу – внутри осмотреться и свои бы кости куда

бросить, а поэтому Осси плюнула на уговоры и решила оставить Мея на улице. В конце