Umberto Eco - Lost structure

на голову. Так различие, которое поначалу объясняло, как два члена оппозиции, порознь бессмысленные, рождают смысл, преобразуется в источник значения. Теперь это уже не то, что объясняет значение, но то, что его причиняет. Оттесняя все прочие философские толкования, философские абстракции РАЗЛИЧИЯ и

ОТСУТСТВИЯ преображаются в ПРИСУТСТВИЕ, и оно-то единственно и достойно упоминания.

Впредь всякий, кто хочет объяснить феномен коммуникации, если он последователен, должен считать, что: а) язык предшествует человеку и даже учреждает его как такового;

б) не человек говорит на том или ином языке, но язык "проговаривает" человека.

Утверждение (б) вовсе не значит, что человек всегда обязан мыслить и общаться на основе социально

детерминированных кодов, этот вывод нас весьма устраивает с семиотико-методологической точки зрения, он важен как исходный пункт для разработки семиотики, которая всегда пытается показать, на основе каких

существующих

22

социальных и исторических кодов люди общаются. Но эта предпосылка подразумевает, что язык

"проговаривает" человека согласно тем законам и правилам, которые человеку не дано познать.

Стало быть, структуры разных языков и исторически сложившиеся коды могут существовать, но это не

структура языка как такового, не некая Пра-система, не Код кодов. Последний никогда не станет нашей

добычей. Никакое металингвистическое изучение элементарных механизмов языковой деятельности

невозможно именно потому, что в основе нашего говорения о механизмах таковой деятельности лежит сам

язык. Изучать язык значит только ВОПРОШАТЬ язык, давая ему жить своей жизнью.

Язык никогда не будет, тем, что мы мыслим, но тем, в ЧЕМ свершается мысль. Следовательно, говорить о языке не значит вырабатывать объясняющие структуры или прилагать правила речи к каким-то

конкретным культурным ситуациям. Это значит давать выход всей его коннотативной мощи, превращая

язык в акт творчества с тем, чтобы в этом говорении можно было расслышать зов бытия. Слово не есть знак.

В нем раскрывается само бытие. Такая онтология языка умерщвляет всякую семиотику. Место семиотики

занимает единственно возможная наука о языке - поэзия, ecriture.

Итак, всякое исследование структур коммуникации выявляет не какую-то залегающую в глубине

структуру, а отсутствие структуры, локус непрестанной "игры".

На смену двусмысленной "структуралистской философии" приходит нечто новое. Не случайно те, кто

сделал наиболее последовательные выводы из этой ситуации - мы имеем в виду Деррида и Фуко — никогда

не утверждали, что они структуралисты, хотя из соображений удобства структуралистами" называют целый

ряд ученых, объединенных некой тематической общностью.

Если в истоках всякой коммуникации и, следовательно, любого культурного феномена лежит

изначальная Игра, то ее не определить с помощью категорий структуралистской семиотики. Под вопрос

ставится само понятие Кода. Корни всякой коммуникации уходят не в Код, а в отсутствие какого бы то ни

было кода.

Как только язык начинают понимать как некую силу, действующую за спиной человека, как

"сигнификативную цепь", которая строится в соответствии с собственными вероятностными

закономерностями, онтологический структурализм (уже не структурализм) перестает быть методологией

изучения культуры и превращается в философию природы.

Научный анализ cигнификативных цепей оказывается чистой утопией. Если цепь означающих и истоки

это одно и то же, то как

23

возможен ее объективный анализ, ведь означающие нуждаются в непрерывном вопрошании, и, стало быть, в

герменевтическом толковании?

Как можно заниматься анализом означающих, пренебрегая теми значениями, которые они на себя

принимают, если истоки "эпохально" обнаруживают себя как раз в форме значений и придание "эпо-

хальных" значений модусам, в которых бытие, всегда скрытое от глаз, приоткрывается, оказывается

единственно возможной формой философствования?

В одном итальянском интервью Леви-Строс заметил по поводу "Открытого произведения" (1962), что

нет смысла ставить вопрос о структуре потребления произведения искусства: произведение можно

рассматривать как некий кристалл, отвлекаясь от спровоцированных им ответов адресата. Но если язык —

это изначальный локус, тогда наше говорение есть не что иное, как вопрошание Бытия, и стало быть, не что